25 Здесь, если музы меня во главе хоровода поставят,
А посредине него Вакха с чудесным жезлом,
Голову я соглашусь священным плющом разукрасить…
Но без тебя пропадет все вдохновенье мое.
Хочешь ты знать, почему пришел я так поздно? Сегодня
Феба дворец золотой[419] Цезарь великий открыл.
Стройный ряд пунийских колонн его окружает,
А между них дочерей старца Даная толпа.[420]
5 Тут же и мраморный Феб (он мне показался прекрасней
Феба живого) поет с лирой безгласною гимн,
По четырем же углам алтаря из Миронова стада[421]
Дивной работы быки словно живые стоят.
Посередине же храм из блестящего мрамора сложен,
10 Фебу дороже теперь отчей Ортигии[422] он.
Солнце над кровлей его в золотой колеснице сияет,
В нем из ливийских клыков двери тончайшей резьбы:
Видны на створке одной, с Парнаса низвергнуты, галлы,[423]
Тантала дочь[424] на другой, смертью детей сражена.
15 Дальше Пифийский бог, меж сестрою и матерью стоя,
Длинной одеждой покрыт, вещие гимны поет.
Тот, кто увидел, погиб; лишь тот, кто не видел, тобою
Не увлечется: в соблазн вводят нас наши глаза.
Что тебе смутных искать в Пренесте, Кинфия, жребьев?[425]
Что к Телегона стенам в Тускул торопишься ты?
5 На одноколке зачем в Геркулесов Тибур[426] ты мчишься?
Древний Аппиев путь[427] чем привлекает тебя?
Здесь бы на месте тебе беззаботно гулять на досуге,
Но не дает мне толпа, Кинфия, верить тебе!
Видит она, как спешишь ты меж факелов благоговейно
10 В рощу, и Тривии ты светочи эти несешь,
Видно, тебе надоел затененный столбами Помпеев
Портик в убранстве завес из атталийских дворцов,
Жалки платанов стволы, вереницею ровной стоящих,
Воды, которые льет дремлющий сладко Марон,
15 С легким журчанием струй, наполняющих звоном весь город,
Если внезапно Тритон воду задержит в устах.[428]
Ты не обманешь, — твой путь говорит про любовные тайны:
Не от столицы бежишь: с глаз моих хочешь уйти!
Попусту все это: мне напрасные строишь ты козни,
20 Умному, глупая ты, ставишь знакомую сеть.
Что обо мне толковать! Но бесстыдницей ты назовешься,
Ты, о бедняжка моя, — и по заслугам, поверь.
Вот и недавно еще мне больно резали уши
Слухи, которыми был полон весь город у нас.
25 Но никогда доверять болтовне не следует злобной:
Сплетни ведь были всегда бедных красавиц бичом.
И не судили тебя за то, что ты с ядом попалась:
Будет свидетелем Феб — рук не марала ты им.
Если ж в забавах любви провела ты ночку-другую,
30 Право, не могут смутить эти меня пустяки.
Тиндара дочь[429] отдала за любовь иноземца отчизну,
Но возвратилась опять без осужденья домой;
Даже Венера сама, обольщенная похотью Марса,
Чести своей в небесах не потеряла ничуть;
35 Хоть и Анхиса она, пастуха полюбила (что Ида
Знает), отдавшись ему прямо у стада его,
Это смотреть собрались всей толпою и нимфы лесные,
Старцы силены и сам вождь хоровода всего.[430]
Вместе ведь с ними плоды у Идейского грота сбирала
40 Ты, о Венера, — наяд в руки ловила дары.
Спросит ли кто при таком изобилии любодеяний:
«Что так богата она? Кто ей дает? Почему?»
Что за счастье в наш век для великого нашего Рима,
Коль из красавиц одна не по закону живет!
45 Лесбия раньше нее безнаказанно делала это:
То, что позднее цветет, зависти меньше родит.
Древних кто татиев здесь иль суровых ищет сабинов,[431]
Тот, уж наверное, к нам в город недавно пришел.
Право, ты можешь скорей осушить морские пучины,
50 Смертной рукою сорвать звезды с небесных высот,
Но не добьешься у нас, чтоб красавицы жили невинно:
Строгие нравы цвели в дни, когда правил Сатурн.
После, когда разлились Девкалиона воды по миру
И прекратился затем Девкалионов потоп,
55 Ты мне скажи, кто сумел сохранить целомудренным ложе,
Что за богиня смогла с богом единственным жить?
Некогда, как говорят, супругу владыки Миноса
Яростный бык соблазнил блеском своей красоты,
419
421
423
425
426
427
431