Она была такой же молодою.
Как в первый день далекого знакомства, —
Все тот же взгляд, насмешливый немного,
Все те же косы солнечного цвета
И полукружье белое зубов.
В тот давний год, в то первое свиданье
Я растерялся и не знал, что́ делать?
Как совладеть на миг с косноязычьем?
Ведь должен был я многое поведать.
Обязан был т р и с л о в а ей сказать.
Она ушла мгновенно и беззвучно,
Как утром исчезают сновиденья.
Мне показалось, — женщина вздохнула:
«Прощай, пожалуй. Мальчики иные
Так быстро забывают о любви».
Еще она промолвила, как будто,
Что время — лучший лекарь во вселенной,
И, может быть, я пощажу бумагу,
И сил впустую убивать не стану,
Чтоб ей писать годами пустяки.
…Прошли года. И вот, старик глубокий,
Сижу один у берега речного.
И возникают вдруг передо мною
Туманное предчувствие улыбки,
Слепящее сияние очей.
Мне легкий шорох оглушает уши.
Я резко оборачиваюсь. Рядом
Мелькают косы солнечного цвета,
И грудь волной вздымается от бега.
Ничто не изменилось в ней. Ничто!
Я тяжко встал. И прозябал в молчанье,
Старик, влюбленный глупо и наивно.
Что́ должен я сказать, ей? Или надо,
Секунд не тратя, протянуть бумагу,
Всю вкривь и вкось исчерканную мной?
Там — бури века и мое былое,
Там строки, пропитавшиеся дымом
Костров и домен, пушек и бомбежек,
Там смерть идет, выглядывая жертву,
Там гордо носит голову любовь.
Еще там есть песчаная пустыня,
В зеленой пене топи Заполярья, —
И мы бредем, за кочки запинаясь,
О женщинах вздыхаем потихоньку,
О тех, что есть, о тех, которых нет.
Так что́ скажу теперь? О постоянстве?
О том, что я по-прежнему ей верен?
Зачем сорить словами? Я же знаю:
Есть у любви отзывчивость и зренье,
У равнодушья — ни ушей, ни глаз.
Я подошел. Ее дыханье —
Струя у сокола в крыле.
И говорили мы стихами,
Как все, кто любит на земле.
Потом глядели и молчали,
И созревал под сердцем стих.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Нет, будут беды и печали,
Но это — беды на двоих!
1967
Тишина… Тишина… Тишина…
Тишина… Тишина… Тишина…
Ничего, кроме вздоха глухого.
Только выжатое до дна
Безъязыкое, пресное слово.
Только рифмы, как рифы торчат,
Только колются мысли колами,
Только сеет и сеет свеча
Начиненное копотью пламя.
И ни света уже, ни надежд…
Но внезапно, во тьме перегноя,
Прорастет из подземных одежд,
Точно зернышко, чувство живое.
Возмужает, покатится вдаль,
Молодыми ветрами гонимо.
И себя уже больше не жаль,
И обходит тоска тебя мимо.
И почуешь, склонившись к столу,
И всевышним себя, и ягою,
И крушит твое зернышко мглу,
Обрастая листвою тугою.
Вновь ты весел и жизнью обвит,
И стальное перо не обуза,
И — сродни неуемной Любви —
Над тобою беснуется Муза.
1967
Жизнь пережить — не поле перейти
Жизнь пережить — не поле перейти,
И всякое случается в дороге:
Бывает, стерегут тебя в пути
Обиды, суесловье и тревоги.
Толчется за плечами шепоток,
И в кулачок хихикают соседки.
Но вновь мелькает ситцевый платок
Хмелинками вишневыми на ветке.
К своей любви идешь ты не спеша.
Ну, пусть себе немного посудачат,
Для тех, кому поет своя душа,
Все это, право, ничего не значит.
Да будет долг исполнен до конца,
Хотя тропа все круче и все уже,
И на пути — усердье подлеца
И чинное молчание чинуши.
Смешон и жалок их заспинный суд,
Их тусклый взгляд и холоден, и узок.
Живи для всех, как для тебя живут
Все истые строители Союза.
И коли бой за истину — держись,
Пускай она в пути тебе маячит.
Не бойся тлена, если любишь жизнь,
Пощады не проси при неудаче.
Ты в свет влюблен? Тогда и сам свети.
Не веришь в бога? Будь заместо бога.