Отчаянья на грани, нет - за гранью?
Но ты приходишь - и конец страданью:
Я различаю по шагам тебя,
По звуку речи, лику, одеянью.
CCLXXXIII
Ты красок лик невиданный лишила,
Ты погасила, Смерть, прекрасный взгляд,
И опустел прекраснейший наряд,
Где благородная душа гостила.
Исчезло все, что мне отрадно было,
Уста сладкоречивые молчат,
И взор мой больше ничему не рад,
И слуху моему ничто не мило.
Но, к счастью, утешенье вновь и вновь
Приносит мне владычица моя
В другие утешенья я не верю.
И если б свет и речь Мадонны я
Мог воссоздать, внушил бы я любовь
Не то что человеку - даже зверю.
CCLXXXIV
Столь краток миг, и дума столь быстра,
Которые почиющую в Боге
Являют мне, что боль сильней подмоги;
Но счастлив я - судьба ко мне добра.
Амур, все тот же деспот, что вчера,
Дрожит, застав Мадонну на пороге
Моей души: чертыее не строги,
И роковою негой речь щедра.
Величественной госпожой, живая,
Она вступает в сердце - и тогда
Оно светлеет, вновь открыто свету.
И ослепленная душа, вздыхая,
Ликует: "О великий час, когда
Твой взор открыл пред ней дорогу эту!"
CCLXXXV
Не слышал сын от матери родной,
Ни муж любимый от супруги нежной
С такой заботой, зоркой и прилежной,
Преподанных советов: злой виной
Не омрачать судьбы своей земной
Какие, малодушный и мятежный,
Приемлю я от той, что, в белоснежный
Одета свет, витает надо мной.
В двойном обличье: матери и милой.
Она трепещет, молит и горит,
К стезе добра влечет и нудит силой
И, ей подвигнут, вольный дух парит;
И мир мне дан с молитвой легкокрылой,
Когда святая сердцу говорит.
CCLXXXVI
Коль скоро вздохов теплую волну,
Знак милости ко мне моей богини,
Что пребывает на земле поныне,
Ступает, любит, если верить сну,
Я описать сумел бы, не одну
Зажгла бы душу речь о благостьше,
Сопутствующей мне в земной пустыне,
А вдруг назад иль влево поверну.
На истинный, на правый путь подъемлет
Меня призыв ее благой и нежный,
И я, высоким попеченьем горд,
К совету преклоняю слух прилежный,
И если камень ей при этом внемлет,
И он заплачет, как бы ни был тверд.
CCLXXXVH
Сеннуччо мой! Страдая одиноко,
Тобой покинут, набираюсь сил:
Из тела, где плененным, мертвым был,
Ты, гордый, поднялся в полет высоко.
Два полюса зараз объемлет око,
Дугообразный плавный ход светил;
Зришь малость, что наш кругозор вместил,
Рад за тебя, скорблю не столь глубоко.
Скажи, прошу усердно, в третьей сфере
Гвиттоне, Чияо, Данту мой поклон
И Франческино; прочим - в равной мере.
А Донне передай, сколь удручен,
Живу в слезах; тоска, как в диком звере;
Но дивный лик, святыня дел - как сон.
CCLXXXVIII
Моих здесь воздух полон воздыханий;
Нежна холмов суровость вдалеке;
Здесь рождена державшая в руке
И сердце - зрелый плод, и цветик ранний;
Здесь в небо скрылась вмиг - и чем нежданней,
Тем все томительней искал в тоске
Ее мой взор; песчинок нет в песке,
Не смоченных слезой моих рыданий.
Нет здесь в горах ни камня, ни сучка,
Ни ветки или зелени по склонам,
В долинах ни травинки, ни цветка;
Нет капельки воды у ручейка,
Зверей нет диких по лесам зеленым,
Не знающих, как скорбь моя горька.
CCLXXXEX
Свой пламенник, прекрасней и ясней
Окрестных звезд, в ней небо даровало
На краткий срок земле; но ревновало
Ее вернуть на родину огней.
Проснись, прозри! С невозвратимых дней
Волшебное спадает покрывало.
Тому, что грудь мятежно волновало,
Сказала "нет" она. Ты спорил с ней.
Благодари! То нежным умиленьем,
То строгостью она любовь звала
Божественней расцвесть над вожделеньем.
Святых искусств достойные дела
Глаголом гимн творит, краса - явленьем:
Я сплел ей лавр, она меня спасла!
CCXC
Как странен свет! Я нынче восхищен
Тем, что вчера претило; вижу, знаю,
Что муками я счастья достигаю,
А за борьбой короткой - вечный сон.
Обман надежд, желаний, - кто влюблен,
Тот сотни раз испил его до краю.
С той радость как ущерб я постигаю,
Чей нынче в небе дух, прах - погребен.
Амур слепой, ум злостный - все сбивало
Меня с пути, я влекся дикой силой
Туда, где смерть меня одна ждала.
Благословенна ты, что, берег милый
Мне указав, надеждой обуздала
Пыл буйной страсти - и меня спасла.
CCXCI
На землю златокудрая Аврора
Спускается с небесной высоты,
И я вздыхаю с чувством пустоты:
"Лаура - там". И мыслям нет простора.
Титон, ты знаешь каждый раз, что скоро
Сокровище свое получишь ты,
Тогда как мне до гробовой черты
Любезным лавром не лелеять взора.
Счастливый! Чуть падет ночная тень,
Ты видишь ту, что не пренебрегла
Почтенными сединами твоими.
Мне полнит ночь печалью, мраком - день
Та, что с собою думы увлекла,
Взамен оставя от себя лишь имя.
CCXCII
Я припадал к ее стопам в стихах,
Сердечным жаром наполняя звуки,
И сам с собою пребывал в разлуке:
Сам - на земле, а думы - в облаках.
Я пел о золотых ее кудрях,
Я воспевал ее глаза и руки,
Блаженством райским почитая муки,
И вот теперь она - холодный прах.
А я без маяка, в скорлупке сирой
Сквозь шторм, который для меня не внове,
Плыву по жизни, правя наугад.
Да оборвется здесь на полуслове
Любовный стих! Певец устал, и лира
Настроена на самый скорбный лад.
CCXCIII
Коль скоро я предвидеть был бы в силе
Успех стихов, где я вздыхал о ней,
Они росли бы и числом скорей
И большим блеском отличались в стиле.
Но Муза верная моя в могиле,
И, продолженье песен прежних дней,
Не станут строфы новые светлей,
Не станут благозвучнее, чем были.
Когда-то не о славе думал я,
Но лишь о том мечтал, чтоб каждый слог
Биеньем сердца был в составе слова.
Теперь бы я творить для славы мог,
Но не бывать тому: любовь моя
Зовет меня - усталого, немого.
CCXCIV
Она жила во мне, она была жива,
Я в сердце жалкое впустил ее - синьору.
Увы, все кончено. Где мне найти опору?
Я мертв, а ей дано бессмертье божества.