Нет, о бессмертной! - повествую в муке,
Чтоб сохранить прелестный образ миру.
Скажите ей - пусть мне протянет руки
И призовет к своей небесной были
В мой смертный час, как только брошу лиру.
CCCXXXIV
Коль верности награда суждена
И горе не осталось без ответа,
Я жду награды: вера ярче света
И в мир, и в Донну мной соблюдена.
Мои желанья ведает она.
Они все те же, только не примета
Лицо иль слово - ей сказали это,
Но вся душа пред ней обнажена.
Следя с небес за мной, осиротелым,
Она себя являет нежным другом,
Вздыхая обо мне со мною вместе.
И верю, что, расставшись с бренным телом,
Я снова встречусь с ней и с нашим кругом
Воистину друзей Христа и чести.
CCCXXXV
Средь тысяч женщин лишь одна была,
Мне сердце поразившая незримо.
Лишь с облаком благого серафима
Она сравниться красотой могла.
Ее влекли небесные дела,
Вся суета земли скользила мимо.
Огнем и хладом тягостно палима,
Моя душа простерла к ней крыла.
Но тщетно - плоть меня обременяла;
Навеки Донну небеса призвали,
И ныне холод мне сжимает грудь:
Глаза - ее живой души зерцала,
О, для чего Владычица Печали
Сквозь вас нашла свой беспощадный путь?
CCCXXXVI
Я мыслию лелею непрестанной
Ее, чью тень отнять бессильна Лета,
И вижу вновь ее в красе расцвета,
Родной звезды восходом осиянной.
Как в первый день, душою обаянной
Ловлю в чертах застенчивость привета.
"Она жива, - кричу, - как в оны лета!"
И дара слов молю из уст желанной.
Порой молчит, порою... Сердцу дорог
Такой восторг!.. А после, как от хмеля
Очнувшийся, скажу: "Знай, обманула
Тебя мечта! В тысяча триста сорок
Осьмом году, в час первый, в день апреля
Шестый - меж нас блаженная уснула".
CCCXXXVII
Мой лавр любимый, ты, с кем не.сравнится
Благоуханной роскошью восток
И кем вчера по праву запад мог
Как редкой драгоценностью гордиться,
Любовь - твоя великая должница:
Красы и добродетели чертог,
Ты властно моего владыку влек
Под сенью благородной опуститься.
Тебя избрав навеки для гнезда
Высоких дум, - пылая, трепеща,
Я счастлив был, я в жизни знал блаженство.
Был мир тобою полон, и тогда,
Стократ украсить небеса ища,
Господь прибрал тебя, о совершенство!
CCCXXXVIII
Ты погасила, Смерть, мое светило,
Увял нездешней красоты цветок,
Обезоружен, слеп лихой стрелок,
Я тягостен себе, мне все постыло.
Честь изгнала, Добро ты потопила,
Скорблю один, хоть всех постигнул рок.
Растоптан целомудрия росток,
И что, какая мне поможет сила?
Мир пуст и дик. Земля и Небеса
Осиротевший род людской оплачут
Луг без цветов, без яхонта кольцо.
Кто понимал, что в ней - земли краса?
Лишь я один да Небеса, что прячут
От нас ее прекрасное лицо.
CCCXXXIX
С тех пор как небо мне глаза раскрыло
И подняли меня Амур и знанье,
Я видел сам, как в смертное созданье
Свой блеск вливало каждое светило.
Иные мне, бессмертные явило
Высокие обличья мирозданье,
Которых ни земное созерцанье,
Ни робкое сознанье не вместило.
Вот почему для той, что ныне Бога
Ко мне склоняет, все мои писанья
Из бездны бездн добыли так немного:
Перо не обгоняет дарованья,
И человек, чье зрение убого,
На солнце глядя, випит лишь сиянье.
CCCXL
Мой драгоценный, нежный мой оплот,
Который скрыла от меня могила
И благосклонно небо приютило,
Приди к тому, кто состраданья ждет.
Ты посещала сны мои, но вот
Меня и этой радости лишила.
Какая останавливает сила
Тебя7 Ведь гнев на небе не живет,
Что пищу на земле в чужих мученьях
И сердцу доброму несет подчас,
Тесня Амура в собственных владеньях.
Ты зришь меня, ты внемлешь скорбный глас,
Утешь - не наяву, так в сновиденьях,
Сойди ко мне, сойди еще хоть раз.
CCCXLI
Чья доброта на небо вознесла
Мою печаль и мой укор судьбине,
Чтобы моя владычица поныне
Являться мне во всей красе могла,
Исполнена душевного тепла
И кротости, чужда былой гордыни?
И, обретая силы в благостыне,
Я вновь живу - и жизнь моя светла.
Блаженна та, кто благость льет в другого
Доступными лишь им - ему и ей
Видением и тайным смыслом слова.
Я слышу: "Верный мой, не сожалей
О том, что я была с тобой сурова",
И меркнет солнце от таких речей.
CCCXLII
Питаю сердце тем, чего довольно
От господина моего имею.
Зальюсь слезами, вздрогнув, побледнею,
Так от глубокой раны сердцу больно.
Но часто мне, простертому безвольно,
Является она. Нет схожих с нею!
И у моей постели - я не смею
Взглянуть! - она садится, сердобольна.
Лицом горячим чувствую прохладу
Руки, которой сердце так желало,
И речь ее приносит мне отраду:
- Не плачь по мне. Ужель ты плакал мало?
С отчаяньем и знанью нету сладу.
Будь жив и ты, как я не умирала.
CCCXLIII
Ни взгляда, ни лица, ни золотого
Сиянья головы ее склоненной.
Из уст ее, на небо вознесенной,
Никто не слышит ангельского слова.
Как я живу? - я удивляюсь снова.
Да я б и не жил, если б истомленной
Душе ниспослан не бывал Мадонной
Свиданья миг средь сумрака земного.
И как она внимательна при этом
К словам того, чьи муки так жестоки,
Под утро приходя к нему с приветом.
Когда же день забрезжит на востоке,
Она уходит, вспугнутая светом,
И влажны у нее глаза и щеки.
CCCXLIV
Быть может, сладкой радостью когда-то
Была любовь,4 хоть не скажу когда;
Теперь, увы! она - моя беда,
Теперь я знаю, чем она чревата.
Подлунной гордость, та, чье имя свято,
Кто ныне там, где свет царит всегда,
Мне краткий мир дарила иногда,
Но это - в прошлом. Вот она, расплата!
Смерть унесла мои отрады прочь,
И даже дума о душе на воле
Бессильна горю моему помочь.
Я плакал, но и пел. Не знает боле
Мой стих разнообразья: день и ночь
В Глазах и на устах - лишь знаки боли.
CCCXLV
Любовь и скорбь - двойная эта сила
Толкнула мой язык на ложный путь:
Сказать о милой то, что, правдой будь,
Кощунством бы невероятным было!
В том, что безмерных мук не облегчила,