That years of love have been forgot
In the hatred of a minute:
I mourn not that the desolate
Are happier, sweet, than I,
But that you sorrow for my fate
Who am a passer by.
(1828-1849)
12. * * *
Я не скорблю, что мой земной удел
Земного мало знал самозабвенья,
Что сон любви давнишней отлетел
Перед враждой единого мгновенья.
Скорблю я не о том, что в блеске дня
Меня счастливей нищий и убогий,
Но что жалеешь ты, мой друг, меня,
Идущего пустынною дорогой.
(1901)
Перевод К. Бальмонта
13. FAIRY-LAND
Dim vales - and shadowy floods
And cloudy-looking woods,
Whose forms we can't discover
For the tears that drip all over.
Huge moons there wax and wane
Again - again - again
Every moment of the night
Forever changing places
And they put out the star-light
With the breath from their pale faces.
About twelve by the moon-dial
One more filmy than the rest
(A kind which, upon trial,
They have found to be the best)
Comes down - still down - and down
With its centre on the crown
Of a mountain's eminence,
While its wide circumference
In easy drapery falls
Over hamlets, over halls,
Wherever they may be
O'er the strange woods - o'er the sea
Over spirits on the wing
Over every drowsy thing
And buries them up ojuite
In a labyrinth of light
And then, how deep! - O, deep!
Is the passion of their sleep.
In the morning they arise,
And their moony covering
Is soaring in the skies,
With the tempests as they toss,
Like - almost any thing
Or a yellow Albatross.
They use that moon no more
For the same end as before
Videlicet a tent
Which I think extravagant:
Its atomies, however,
Into a shower dissever,
Of which those butterflies,
Of Earth, who seek the skies,
And so come down again
(Never-contented things!)
Have brought a specimen
Upon their quivering wings.
(1829, 1845)
13. СТРАНА ФЕЙ
Мгла долов - тень по кручам
Лес, подобный тучам,
Чьи формы брезжут странно
В слепых слезах тумана.
Бессмертных лун чреда,
Всегда, - всегда, - всегда,
Меняя мутно вид,
Ущерб на диск, - бежит,
Бежит, - улыбкой бледной
Свет звезд гася победно.
И, в полночь по луне,
Одна, туманней всех
(Не та ль, что в вышине
Всех дольше длила бег),
Нисходит - долу - долу
Свой центр клоня к престолу
Горы, на снег вершин,
Туман огромной сферы
Скрывает, - плащ без меры,
Сон хижин и руин,
И лес на всем просторе,
И море, - о! и море!
Всех духов, что скользят,
Все существа, что спят,
Вбирая полно их
В лабиринт лучей своих,
Как будто в этот срок
Их сон глубок, - глубок!
Им вскроет день глаза,
И лунный их покров
Взлетит на небеса
С тяжелым севом гроз:
Он стал - цепь облаков
Иль желтый альбатрос,
И та же днем луна
Им больше не нужна,
Как одеянье тайны
(Но как все чрезвычайно!)
А атомы луны
Днем в дождь разрешены;
Не их ли мотыльки,
Когда летят, легки,
В лазурь, ах! для паденья
(Вовек без достиженья),
Во образе пыльцы
Приносят образцы!
(1924)
Перевод В. Брюсова
14. TO HELEN
Helen, thy beauty is to me
Like those Nicean barks of yore,
That gently, o'er a perfumed sea,
The weary, way-worn wanderer bore
To his own native shore.
On desperate seas long wont to roam,
Thy hyacinth hair, thy classic face,
Thy Naiad airs have brought me home
To the glory that was Greece,
And the grandeur that was Rome.
Lo! in yon brilliant window-niche
How statue-like I see thee stand,
The agate lamp within thy hand!
Ah, Psyche, from the regions which
Are Holy-Land!
(1831-1845)
14. К ЕЛЕНЕ
О, Елена, твоя красота для меня
Как Никейский челнок старых дней,
Что, к родимому краю неся и маня,
Истомленного путника мчал все нежней
Над волной благовонных морей.
По жестоким морям я блуждал, нелюдим,
Но классический лик твой, с загадкою грез,
С красотой гиацинтовых нежных волос,
Весь твой облик Наяды - всю грусть, точно дым,
Разогнал - и меня уманила Наяда
К чарованью, что звалось - Эллада,
И к величью, что звалося - Рим.
Вот, я вижу, я вижу тебя вдалеке,
Ты как статуя в нише окна предо мной,
Ты с лампадой агатовой в нежной руке,
О, Психея, из стран, что целебны тоске
И зовутся Святою Землей!
(1904)
Перевод К. Бальмонта
15. ISRAFEL
And the angel Israfel whose heart
strings are a lute, who has the sweetest
voice of all God's creatures.
- Koran
In Heaven a spirit doth dwell
"Whose heart-strings are a lute;
None sing so wildly well
As the angel Israfel,
And the giddy stars (so legends tell)
Ceasing their hymns, attend the spell
Of his voice, all mute.
Tottering above
In her highest noon,
The enamoured moon
Blushes with love,
While, to listen, the red levin
(With the rapid Pleiads, even,
Which were seven,)
Pauses in Heaven.
And they say (the starry choir
And the other listening things)
That Israfeli's fire
Is owing to that lyre
By which he sits and sings
The trembling living wire
Of those unusual strings.
But the skies that angel trod,
Where deep thoughts are a duty
Where Love's a grown-up God
Where the Houri glances are
Imbued with all the beauty
Which we worship in a star.
Therefore, thou art not wrong,
Israfeli, who despisest
An unimpassioned song;
To thee the laurels belong,
Best bard, because the wisest!
Merrily live, and long!
The ecstasies above
With thy burning measures suit
Thy grief, thy joy, thy hate, thy love,
With the fervour of thy lute
Well may the stars be mute!
Yes, Heaven is thine; but this
Is a world of sweets and sours;
Our flowers are merely - flowers,
And the shadow of thy perfect bliss
Is the sunshine of ours.
If I could dwell
Where Israfel
Hath dwelt, and he where I,
He might not sing so wildly well
A mortal melody,
While a bolder note than this might swell
From my lyre within the sky.
(1831-1845)
15. ИЗРАФЕЛЬ
...И ангел Израфель, струны сердца
которого - лютня, и у которого из всех
созданий Бога - сладчайший голос.
Коран
На Небе есть ангел, прекрасный,
И лютня в груди у него.
Всех духов, певучестью ясной,
Нежней Израфель сладкогласный,
И, чарой охвачены властной,
Созвездья напев свой согласный
Смиряют, чтоб слушать его.
Колеблясь в истоме услады,
Пылает любовью Луна;
В подъятии высшем, она
Внимает из мглы и прохлады.
И быстрые медлят Плеяды;
Чтоб слышать тот гимн в Небесах.
Семь Звезд улетающих рады
Сдержать быстролетный размах.
И шепчут созвездья, внимая,
И сонмы влюбленных в него,
Что песня его огневая
Обязана лютне его.
Поет он, на лютне играя,
И струны живые на ней,
И бьется та песня живая
Среди необычных огней.
Но ангелы дышат в лазури,
Где мысли глубоки у всех;
Полна там воздушных утех
Любовь, возращенная бурей;
И взоры лучистые Гурий
Исполнены той красотой,
Что чувствуем мы за звездой.
Итак, навсегда справедливо
Презренье твое, Израфель,
К напевам, лишенным порыва!
Для творчества страсть - колыбель.
Все стройно в тебе и красиво,
Живи, и прими свой венец,
О, лучший, о, мудрый певец!
Восторженность чувств исступленных