И безмолвна, кротка, серебриста,Эта полночь за дымкой сквознойВидит только, что? вечно и чисто,Что? навеяно ею самой.
7 февраля 1889
Прозвучало над ясной рекою,Прозвенело в померкшем лугу,Прокатилось над рощей немою,Засветилось на том берегу.
Далеко, в полумраке, лугамиУбегает на запад река.Погорев золотыми каймами,Разлетелись, как дым, облака.
На пригорке то сыро, то жарко,Вздохи дня есть в дыханье ночном, –Но зарница уж теплится яркоГолубым и зеленым огнем.
<<1855 >>
Дом А. А. Фета в Воробьевке
Чуть вечернею росоюОсыпается трава,Чешет косу, моет шеюЧернобровая вдова.
И не сводит у окошкаС неба темного очей,И летит, свиваясь в кольца,В ярких искрах длинный змей.
И шумит все ближе, ближе,И над вдовьиным двором,Над соломенною крышейРассыпается огнем.
И окно тотчас затворитЧернобровая вдова;Только слышатся в светлицеПоцелуи да слова.
<<1847 >>
«Няня, что-то все не сладко!Дай-ка сахар мне да ром.Все как будто лихорадка,Точно холоден наш дом».
«Ах, родимый, бог с тобою:Подойти нельзя к печам!При себе всегда закрою,Топим жарко – знаешь сам».
«Ты бы шторку опустила...Дай-ка книгу... Не хочу...Ты намедни говорила,Лихорадка... я шучу...»
«Что за шутки спозаранок!Уж поверь моим словам:Сестры, девять лихоманок,Часто ходят по ночам.
Вишь, нелегкая их носит,Сонных в губы целовать!Всякой болести напросит,И пойдет тебя трепать».
«Верю, няня!.. Нет ли шубы?Хоть всего не помню сна,Целовала крепко в губы –Лихорадка ли она?»
<<1847 >>
Не ночью, не лживоВо сне пролетело виденье:Свершилося диво –Земле подобает смиренье!
Прозрачные тучиНад дикой Печерской гороюСплывалися в кучиПод зыбью небес голубою,
И юноши в беломЛетали от края до края,Прославленным теломОчам умиленным сияя.
На тучах, высоко,Все выше, в сиянии славы,Заметно для окаВставали Печерские главы.
<<1843 >>
* * *
<<...>> Оказалось, что Аполлон Григорьев, невзирая на примерное рвение к наукам, успел, подобно мне, заразиться страстью к стихотворству, и мы в каждое свидание передавали друг другу вновь написанное стихотворение.
Свои я записывал в отдельную желтую тетрадку, и их набралось уже до трех десятков. <<...>>
Все мы хорошо знали, что Николай Васильевич Гоголь проживает на антресолях в доме Погодина, но никто из нас его не видал. Только однажды, всходя на крыльцо погодинского дома, я встретился с Гоголем лицом к лицу. Его горбатый нос и светло-русые усы навсегда запечатлелись в моей памяти, хотя это была единственная в моей жизни с ним встреча. Не будучи знакомы, мы даже друг другу не поклонились.
О своих университетских занятиях в то время совестно вспоминать. Ни один из профессоров, за исключением декана Ив. Ив. Давыдова, читавшего эстетику, не умел ни на минуту привлечь моего внимания, и, посещая по времени лекции, я или дремал, поставивши кулак на кулак, или старался думать о другом, чтобы не слыхать тоску наводящей болтовни. Зато желтая моя тетрадка все увеличивалась в объеме, и однажды я решил отправиться к Погодину за приговором моему эстетическому стремлению.
– Я вашу тетрадку, почтеннейший, передам Гоголю, – сказал Погодин, – он в таком случае лучший судья.
Через неделю я получил от Погодина тетрадку обратно со словами: «Гоголь сказал, это несомненное дарование». <<...>>
А. А. Фет.
«Ранние годы моей жизни».
Бледен лик твой, бледен, дева!Средь упругих волн напеваЯ люблю твой бледный лик.Под окном на всем простореТолько море – только в мореВолн кочующих родник.
Тихо. Море голубоеВзору жадному в покоеКаждый луч передает.Что ж там в море – чья победа?Иль в зыбях, вторая Леда,Лебедь-бог к тебе плывет?
Не бессмертный, не бессонный,Нет, то юноша влюбленный,Проложил отважный путь,И, полна огнем желаний,Волны взмахом крепкой дланиМолодая режет грудь.
Меркнет день; из крайней тучиВдоль пучины ветр летучийНаправляет шаткий бег,И под молнией багровойСтрашный вал белоголовыйС ревом прыгает на брег.
Где ж он, Геро? С бездной споряУдушающего моря,На свиданье он спешит!Хоть бесстрастен, хоть безгласен,Но по-прежнему прекрасен,Он у ног твоих лежит.
Бледен лик твой, бледен, дева!Средь упругих волн напеваЯ люблю твой бледный лик.Под окном на всем простореТолько море – только в мореВолн кочующих родник.
<<1847 >>
Почти ребенком я была,Все любовались мной;Мне шли и кудри по плечам,И фартучек цветной.
Любила мать смотреть, как яМолилась поутру,Любила слушать, если яПевала ввечеру.
Чужой однажды посетилНаш тихий уголок;Он был так нежен и умен,Так строен и высок.
Он часто в очи мне гляделИ тихо руку жалИ тайно глаз мой голубойИ кудри целовал.
И, помню, стало мне вокругПри нем все так светло,И стало мутно в головеИ на сердце тепло.
Летели дни... промчался год...Настал последний час –Ему шепнула что-то мать,И он оставил нас.
И долго-долго мне пришлосьИ плакать, и грустить,Но я боялася о немКого-нибудь спросить.
Однажды вижу: милый гость,Припав к устам моим,Мне говорит: «Не бойся, друг,Я для других незрим».
И с этих пор – он снова мой,В объятиях моих,И страстно, крепко он меняЦелует при других.
Все говорят, что яркий цветЛанит моих – больной.Им не узнать, как жарко ихЦелует милый мой!
<<1842 >>
Вдоль по берегу полямиЕдет сын княжой;Сорок отроков верхамиСледуют толпой.Странен лик его суровый,Все кругом молчит,И подкова лишь с подковойЧасто говорит.
«Разгуляйся в поле», – сынуГоворил старик.Знать, сыновнюю кручинуСтарый взор проник.С золотыми стременамиКняжий аргамак;Шемаханскими шелкамиВышит весь чепрак.
Но, печален в поле чистом,Князь себе не радИ не кличет громким свистомКречетов назад.Он давно душою жаркойВ перегаре силВсю неволю жизни яркойВтайне отлюбил.
