Поглядите, как они багровы —
Тучные хевсурские коровы,
Как в пыли сережкою двоится
Нежный след овечьего копытца.
На коне старик проехал с внучкой,
Нам ребенок машет смуглой ручкой…
Хорошо, что мы заночевали
На крутом Гомборском перевале!
1947
МАША
Этой тихою ночью —
Один на один,—
В догорающий глядя костер,
Трактористы Ткаченко и Виктор
Шульгин
Беспощадный ведут разговор.
— Отступись,—
Попросил Шульгина бригадир
И прутом потянулся к углю.
Жестким взглядом
Ткаченку Шульгин наградил
И ответил:
— Не выйдет… Люблю…
— Берегись,—
Глуховато сказал бригадир,—
Переходишь дорожку мою.
Нежным взглядом
Шульгин по огню побродил
И певуче сказал:
— Отобью…
Неужель, вопреки неразлучным годам,
Вся их дружба пойдет под откос?..
Я солгать не хочу
И ответа не дам.
Жизнь ответит
На этот вопрос.
Ночь рубильником звезды включила
вокруг.
Серебрится ковыль при луне.
В сладко пахнущем сене,
Средь спящих подруг,
Улыбается Маша во сне.
Как мальчишка, смугла и сильна
Звеньевая второго звена.
Весела и со всеми ровна —
Крепче всех засыпает она.
И Ткаченко ей мил и Шульгин,
Но души не задел ни один.
1952
«Весенние ветры подули…»
Весенние ветры подули.
Озера — куда ни ступи.
Мальчишкой на длинных ходулях
Шатается дождь по степи.
И радуга встала над нами
Так влажно-свежа и чиста,
Что, кажется, пахнут цветами
Рожденные небом цвета.
1952
СТАРОСТЬ
Как иногда бывает старость
Жалка, слезлива и тупа!
Ее пустяк приводит в ярость.
Она по-плюшкински скупа.
Все пересчитаны ступени.
Она живет, когда жует.
И на дрожащие колени
Роняет крошки дряхлый рот…
Давай, мой друг, скорей забудем
Ее подслеповатый взгляд!
Дана другая старость людям,
Торжественная, как закат.
И ты не назовешь уродством
Морщин глубоких письмена.
Достоинством и благородством
Как будто светится она.
Мы видим, как она прекрасна,
Когда на свете не напрасно,
А с пользой прожил человек.
Она бывает безобразна
У тех, кто суетно и праздно
Влачил свой век.
1952
«Был майский день…»
Был майский день. Цветение. Весна.
Ловили дети в скверике друг дружку.
А молодая женщина несла
Тугую кислородную подушку.
Чье это горе? Матери? Жены?
Мне не забыть, как, из аптеки выйдя,
Она пошла вдоль каменной стены,
Бела, как мел, и никого не видя.
Была весна. Был самый светлый час.
Был майский день. Сияло утро года.
Так почему же одному из нас
Сегодня не хватает кислорода?..
В глазах у женщины была такая ночь,
Так горько сжаты были губы эти,
Что можно было все отдать на свете,
Чтоб только ей хоть чем-нибудь помочь!
1952
КОГДА-НИБУДЬ
В воскресный день
К воротам подъезжает
Вместительный лазоревый автобус,
Похожий на прогулочную яхту.
Такие ходят лишь по воскресеньям…
В него садятся женщины
В косынках
Из легкого, как ветер, крепдешина,
Мужчины в пиджаках и белых брюках,
Девчонки голенастые, как цапли,
И хорошо умытые подростки,
Солидные, с платочками в карманах…
Свершается воскресная прогулка
К местам боев.
Езды не больше часа.
Летят столбы,
И загородный гравий
Под шинами хрустит на поворотах…
Меня сегодня тоже приглашали.
Я отказался — вежливо и твердо.
Во мне укоренилось убежденье:
Места боев — не место для прогулок.
Пусть я не прав,—
Я не хочу увидеть
В траншее, где погиб комбат Поболин,
Консервный нож,
Пустую поллитровку
И этикетку «Беломорканала».
Пусть я не прав,
Но я сочту кощунством
Девичий смех в разрушенной землянке,
Где веером поставленные бревна
О многом говорят глазам солдата…
Я знаю, что со мною на прогулке
Здесь были бы трудящиеся люди,
Хлебнувшие в войну немало горя,
Товарищи, сограждане мои.
Но мне не нужно камерной певицы,
Воркующей с пластинки патефона,
И разговор о солнечной погоде
Я не смогу достойно поддержать…
Когда-нибудь я снова буду здесь.
Не через год,
Не через десять лет,
А лишь почуяв приближенье смерти.
Ни поезд,
Ни лазоревый автобус
Под Колпино меня не привезут.
Приду пешком
В метельный серый день
И на пути ни разу не присяду.
Приду один.
Как некогда. В блокаду.
И дорогим могилам поклонюсь.