1966
СНЕГ
М. Л. Галлаю
Не то чтобы очень часто,
Но до сих пор вспоминаю
Простреливаемый участок
По дороге к переднему краю.
Затаила в себе ложбинка
Прищур глаз, терпеливо ждущих…
Перед нею всегда заминка
Возникала у всех идущих.
И таких, кому б не хотелось
Повернуть и уйти от смерти,—
Нет, таких среди нас не имелось,
Вы уж на слово мне поверьте.
Но любой из моих знакомых
Шел на метры отвагу мерить,
Уповая в душе на промах,—
Тут уж тоже прошу поверить.
Был я, в общем, других не хуже,
Серединка наполовинку,
И, ремень затянув потуже,
За другими нырял в ложбинку.
И одни, задохнувшись бегом,
Проскочив сквозь смерть, отдыхали,
А другие, в обнимку со снегом,
По-пластунски его пахали…
Послан в роту своей газетой,—
День январский был, ледовитый,—
Полз я, помню, ложбинкой этой,
Вдруг — лежит лейтенант убитый.
Он лежит — и не видно крови
На его полушубке белом.
Удивленно приподняты брови
На лице его окаменелом.
Словно спит он, и словно снится
Сон какой-то ему хороший.
И белеют его ресницы,
Припорошенные порошей.
Спит и словно бы знает это.
Вот и выполнена работа…
Без нагана спит, без планшета,—
Захватил уже, видно, кто-то.
Был морозец в ту зиму лютый.
Полежали мы с ним, как братья.
Может, две, может, три минуты…
Отдышавшись, пополз опять я.
Вот и все. Ни о чем особом
Не поведал я вам, признаться.
Только мыслями к тем сугробам
Стал под старость я возвращаться.
Неужели все это было?..
Как мы все-таки все устали.
Почему судьба не судила
Поменяться мне с ним местами?
1967
ДАТСКАЯ ЛЕГЕНДА
Немцы заняли город
без боя, легко, на бегу,
И лишь горстка гвардейцев,
свой пост у дворца не покинув,
В черных шапках медвежьих
открыла огонь по врагу
Из нелепых своих,
из старинных своих карабинов.
Копенгаген притих.
Вздорожали продукты и газ.
В обезлюдевший порт
субмарины заходят во мраке.
Отпечатан по форме
и за ночь расклеен приказ
Всем евреям надеть
нарукавные желтые знаки.
Это было для них,
говорили, началом конца.
И в назначенный день,
в тот, что ныне становится сказкой,
На прогулку по городу
вышел король из дворца
И неспешно пошел
с нарукавною желтой повязкой.
Копенгагенцы приняли
этот безмолвный сигнал.
Сам начальник гестапо
гонял неприметный «фольксваген»
По Торговой,
к вокзалу,
за ратушу,
в порт,
на канал —
С нарукавной повязкой
ходил уже весь Копенгаген!..
Может, было такое,
а может быть, вовсе и нет,
Но легенду об этом
я вам рассказал не напрасно,
Ибо светится в ней
золотой андерсеновский свет,
И в двадцатом столетье
она, как надежда, прекрасна.