И стопка не пригублена —
Пока приберегу.
(А полушубок Шубина
Под Волховом, в снегу…)
Здесь немец проектировал
Устроить свой банкет.
Обстреливал. Пикировал.
Да вот не вышло. Нет.
А мы, придя в «Асторию»,
Свои пайки — на стол:
Так за победу скорую,
Уж коли случай свел!
Колдуя над кисетами
Махорочной трухи,
Друг другу до рассвета мы
Начнем читать стихи.
На вид сидим спокойные,
Но втайне каждый рад,
Что немец дальнобойные
Кладет не в наш квадрат.
Два годика без малого
Еще нам воевать…
И Шефнер за Шувалово
Торопится опять.
Еще придется лихо нам…
Прощаемся с утра.
За Толей Чивилихиным
Гитовичу пора.
А там и я под Колпино
В сугробах побреду,
Что бомбами раздолбано
И замерло во льду.
Но как легко нам дышится
Средь белых этих вьюг,
Как дружится, как пишется,
Как чисто все вокруг!
И все уже — история,
А словно бы вчера…
В гостинице «Астория»
Свободны номера.
1970
ВАЛЬС
Звуки грустного вальса «На сопках
Маньчжурии».
Милосердные сестры в палатах дежурили.
Госпитальные койки — железные, узкие.
Терпеливые воины — ратники русские.
Звуки грустного вальса «На сопках
Маньчжурии».
Нежный запах духов. Вуалетки ажурные.
И, ничуть не гнушаясь повязками прелыми,
Наклонились над раненым юные фрейлины.
Звуки грустного вальса «На сопках
Маньчжурии».
Перед вами, едва лишь глаза вы зажмурили,
Катит волны Цусима, и круглые, плоские,
Чуть качаясь, плывут бескозырки матросские.
Звуки грустного вальса «На сопках
Маньчжурии».
И ткачихи, которых в конторе обжулили,
И купцы, просветленные службой воскресною,
И студент, что ночной пробирается Преснею.
И склоняются головы под абажурами
Над комплектами «Нивы», такими громоздкими,
И витают, витают над нами — подростками —
Звуки грустного вальса «На сопках
Маньчжурии».
1971
АВСТРИЯК
Зажигалку за трояк
Продал пленный австрияк.
Он купил себе махры.
На скамеечке курил.
Кашлял. Гладил нам вихры.
«Киндер, киндер», — говорил.
По хозяйству помогал.
Спать ходил на сеновал.
Фотографии, бывало,
Из кармана доставал.
Вот на нем сюртук, жилет.
Вот стоят она и он.
Вот мальчишка наших лет
По прозванию «Майнзон».
И какое-то крыльцо.
И какой-то почтальон.
И опять — ее лицо.
И опять — она и он…
Шли солдаты. Тлел закат
У штыков на остриях.
Был он больше не солдат —
Узкогрудый австрияк.
И сапожное он знал,
И любое ремесло.
А потом исчез. Пропал.
Будто ветром унесло.
Где мотался он по свету?
Долго ль мыкался в плену?..
Вспоминаю не про эту,
А про первую войну.
1971
СОСНЫ
Из окон нелепого дома
Он видел их множество раз,
И все ему было знакомо,
И все было ново для глаз.
Стволы пламенели — багряны,
И темный шатался шатер,
Вдали, на границе поляны,
Венчая крутой косогор.
Там их уводили метели
В свои запредельные сны,
И все отдавать не хотели,
Бывало, до самой весны.
Но чудо свершалось, и летом
Они продолжали опять
Светиться загадочным светом,
Огнем предзакатно пылать…
Иду, как паломник из Мекки,
И верю, что это пролог,
Что он в эту сень не навеки,
А лишь ненадолго прилег.
Что с сердцем его в перекличке
И дятлы, и ветер, и звон,
И ранний гудок электрички,
И сдержанный шум этих крон.