Вдруг навстречу лучам — синим, трепетным
фарам —
Дом из мрака шагнул, покорежен пожаром.
А сквозь эти лучи снег летел, как сквозь сито.
Снег летел, как мука — плавно, медленно, сыто…
— Стоп! — сказал лейтенант. — Погодите,
водитель.
Я, — сказал лейтенант, — здешний все-таки
житель.—
И шофер осадил перед домом машину,
И пронзительный ветер ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант по знакомым ступеням.
И вошел. И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки… Бледные губки…
Старичок семилетний в потрепанной шубке…
— Как живешь, мальчуган? Отвечай
без обмана!..—
И достал лейтенант свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок дал он сыну: —
Пожуй-ка,—
И шагнул он туда, где дымила буржуйка.
Там, поверх одеяла, распухшие руки.
Там жену он увидел после долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться, взял за бедные плечи
И в глаза заглянул, что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант семилетнего сына.
Был мальчишка в отца — настоящий мужчина!
И, когда замигал догоревший огарок,
Маме в руку вложил он отцовский подарок.
А когда лейтенант вновь садился в трехтонку:
— Приезжай! — закричал ему мальчик
вдогонку.
И опять сквозь лучи снег летел, как сквозь сито.
Снег летел, как мука, — плавно, медленно, сыто…
Грузовик отмахал уже многие версты.
Освещали ракеты неба черного купол.
Тот же самый кусок — ненадкушенный,
черствый —
Лейтенант в том же самом кармане нащупал.
Потому что жена не могла быть иною
И кусок этот снова ему подложила.
Потому что была настоящей женою.
Потому что ждала. Потому что любила.
Грузовик по мостам проносился горбатым,
И внимал лейтенант орудийным раскатам,
И ворчал, что глаза снегом застит слепящим,
Потому что солдатом он был настоящим.
1942
КРУЖКА
Александру Гитовичу
Все в ней — старой — побывало.
Все лилось, друзья, сюда:
И анисовая водка.
И болотная вода.
Молоко, что покупали
Мы с комроты пополам,
Дикий мед, когда бродили
Мы у немцев по тылам.
И горячая, густая
Кровь убитого коня,
Что под станцией Батецкой
Пьяным сделала меня!..
Вот уж год она со мною:
То внизу — у ремешка.
То у самого затылка —
У заплечного мешка.
А вчера в нее стучала,
Словно крупный красный град,
Замороженная клюква —
Ленинградский виноград!..
Может быть, мои вещички
Ты получишь в эти дни.
Все выбрасывай! Но кружку
Ты для сына сохрани.
Ну, а если жив я буду
И минувшие дела
Помянуть мы соберемся
Вкруг богатого стола,
Средь сияющих бокалов —
Неприглядна и бедна —
Пусть на скатерти камчатной
Поприсутствует она,
Пусть, в соседстве молодежи,
Как ефрейтор-инвалид,
Постоит себе в сторонке —
На веселье поглядит.
1943
«Меня на фронт не провожали…»
Меня на фронт не провожали,
Не говорили слов прощальных,
И, как другие, на вокзале
Не целовал я губ печальных.
И чье-то сердце бьется мерно —
Оно не назначало срока.
И потому-то я, наверно,
Тоскую редко… и жестоко.
1943