Все розы расцвели в саду, но любоваться нету сил,
Мне без тебя не только сад, а весь цветущий мир не мил.
Друзья вдыхают аромат, вблизи кустов они сидят, —
Ты — краше розы, близ тебя я радость жизни находил.
Соринки с твоего пути я рад ресницами смести,
Слезами глину замесив, свое надгробье я сложил,
Ты беднякам — так говорят — даруешь красоты закат,
И мне немного удели, я эту милость заслужил!
Подобно птице, трепещу, погибель от клинка ищу, —
Ты руку занеси с клинком, чтоб я не мучился, не жил.
Мне суждено теперь одно: позор, беспутство иль вино.
«Уйди!» -советчику кричу, чтоб близ меня он не кружил.
Не говори: «Зачем, Джами, газели жалобны твои?»
Я кровью сердца их писал, в них вздохи скорбные вложил
Когда ты ночью ляжешь спать, мечтаю робко об одном:
Вблизи, светильник засветив, твоим полюбоваться сном.
Ресницы прикрывают взор, они меня подстерегли,
С тех пор мерещится везде бровей приподнятых излом.
Я волю смелым дал мечтам: я припаду к твоим устам,
Покрыта верхняя губа благоухающим пушком.
Хочу вечернею тропой идти неслышно за тобой,
Сопровождая, охранять, быть тенью на пути твоем!
Отдав поклон тебе земной, я к ветерку бы стал спиной,
Чтоб пыль порога твоего с лица не сдуло ветерком.
Одной я отдал сердца жар, одной вручаю душу в дар:
Зачем ты угрожаешь мне несправедливости мечом?
Джами, о том не сожалей, что верен ты любви своей,
Нет веры у тебя иной. Ты изуверился во всем.
Не хочу я пустословьем осквернять родной язык.
Потакать лжецам и трусам в сочиненьях не привык.
В бесполезных поученьях затупить свое перо —
Все равно, что бросить в мусор горсть жемчужин дорогах.
В суете и праздномыслье я растратил много лет
И раскаиваться буду до скончанья дней моих.
Лишь с годами постигая смысл сокрытый ремесла,
Тайно слезы проливаю, еле сдерживаю крик.
Пусть от Кафа и до Кафа слов раскинулся простор,
Поиск верного созвучья вел не раз меня в тупик.
Рифмы, образы и ритмы так же трудно подчинить,
Как поймать рукою ветер, наклоняющий тростник.
И сказал я на рассвете вдохновенью своему:
«Мне мучительно с тобою каждый час и каждый миг.
Я устал гранить и мерить, находить и вновь терять,
Пребывать хочу в молчанье, отвратив от песен лик».
«О Джами, — в огветуслышал, — ты хранитель дивных тайн,
Ты богатствами владеешь, я раздариваю их!»
Кумир по-тюркски говорит, его не понял я пока, .
Но я в плену у тюркских глаз и у чужого языка.
Сладкоречивым я прослыл, но устыжен тобою был.
Смутясь, я понял: речь моя от совершенства далека.
Путь на груди моей горит полуокружный след копыт
Того коня, что вдаль унес так беспощадно седока.
Иные выставляют щит, который сердце защитит,
Я бросил щит, мишенью став для всемогущего стрелка.
Я -словно туча: смех мой — гром, и слезы хлынули дождем.
Но пламень сердца не зальет горючих этих слез река.
Когда б осмелился, я сам припал к божественным стопам.
Любовь безмерная моя неодолима и крепка.
Тебя отвергнут вдруг кумир — и рухнет сразу светлый мир,
В бесславье будешь пребывать, Джами, грядущие века.
Зачем не сразу умер я, зачем разлуку перенес?
И, словно смертного греха, стыжусь я этого до слез.
Я был неопытен, несмел, я только издали глядел,
Ни разу не поцеловал уста, что ярче вешних роз.
Соперник послан мне бедой, ему, измученный, худой,
Как кость собаке, я себя на растерзание принес.
Не сосчитать твоих рабов, чертоги стерегущих псов, —
Я жалкий раб твоих собак, твоих рабов покорный пес.
Страданья сладость я постиг, не зная радостей других,
Мне дела нет до дел мирских, до пересудов и угроз.
На мне не бархат, не атлас, не отводи в смущенье глаз:
Почетно рубище мое, горжусь я тем, что гол и бос.
Ты похвалялась пред людьми: «Гроша не дам я за Джами!»
Что ж, цену верную себе узнать мне ныне довелось.
Обо всем забыв на свете, сам с собой наедине
О тебе, томясь, мечтаю в предрассветной тишине.
Вновь в объятиях страданья бесконечно длится ночь,
Долгожданного забвенья не дождаться мне во сне.
Но, увидев в полном кубке отраженье уст твоих,
Я сознания лишился, и вина тут не в вине.
Состраданьем, как по струнам, мне по жилам провела,
И протяжно застонал я, уподобившись струне.
Серьги, кольца золотые так пленительно звенят.
Что, кольцо надев ушное, стал рабом твоим вдвойне.
Ведь совсем еще недавно были мы с тобой вдвоем,
Сладость ночи миновавшей возвратить хотелось мне.
Круговую чашу горя выпей, сердце, до конца.
«Пей, Джами, — сказало сердце, — пей со всеми наравне!»