О спасенья корабль!
Твоих милостей якорь ищу —
Утопающим в скверне
средь милости вод я пришел.
Гибнет честь! Изойди же
дождем, омывающим грех!
До конца подведя
черных дел моих счет, я пришел.
Брось, Хафиз, власяницу свою —
вздохов жарким огнем
Попалить лицемеров
неправедный род я пришел.
«Сиянье твоей красоты...»
Сиянье твоей красоты
на пороге блеснуло творенья[27].
Любовь родилась — и зажгла
весь мир огнем озаренья.
И ангел увидел твой лик;
но любви он к нему не узнал,
От ревности стал он огнем, —
в человека излил он горенье.
От этого пламени ум
задумал светоч возжечь —
Но молния ревности вдруг
весь мир повергла в смущенье.
Незваный хотел подойти
к великому поприщу тайн,
Но взмахом незримой руки
пресекло тот путь запрещенье.
Всем прочим пал жребий судьбы
на радости яркой удел;
Мне, знавшему только печаль,
он выпал на горечь смиренья,
Но к ямкам на щечках твоих
я горней стремился душой,
Схватилась рука за кольцо
кудрей твоих — в жажде спасенья.
И в день тот Хафиз написал
любовную песнь о тебе,
Когда он пером зачеркнул
все радости и наслажденья.
«О ты, чьим ликом осиян...»
О ты, чьим ликом осиян,
возрос цветник тюльпанный жизни,
Вернись! Увянет без тебя
весною цвет румяный жизни!
Хаоса мрачный океан
не угнетает мысли тех,
Кому дано в твоих устах
увидеть круг избранный жизни.
Когда потоки слез текут —
меня осудишь ли за то?
В единой скорби о тебе
душа проходит страны жизни.
Я жив, но жизни нет во мне —
и кто дивился бы тому?
Разлуки дни со счета сбрось —
ведь это — лишь изъяны жизни!
В земном пути со всех сторон
напастей полчища грозят,
И гонит, повод затянув,
наездник неустанный жизни.
В тот краткий миг, когда тебя
еще мне можно лицезреть,
Будь в помощь мне! В моих путях
не вижу я желанной жизни.
В пирах доколе ночи длить,
и утро сладостное — в сне?
Проснись! Уж время отошло
свободы невозбранной жизни.
Вчера прошел он, но ко мне
и взора он не обратил...
О сердце бедное, тебе
мелькнули лишь обманы жизни!
Хафиз, пиши свои слова,
чтоб на страницах бытия
Служили памятью они
и грамотой охранной жизни.
«О ветерок, любви моей повесть...»
О ветерок, любви моей повесть
беззвучно ей расскажи!
Ста языками, как мое сердце
измучено, ей расскажи,
Так расскажи ей о том,
чтоб она не скучала —
Так, чтоб словечко проникло ей
в сердца излучины, ты расскажи!
«Аскет, не зови меня в рай...»
Аскет, не зови меня в рай —
выбор твой неудачен:
Господь замесил меня так,
что не рай мне назначен.
С гумна бытия
ни зерна никогда не сберет,
Кто истины путь
не засеял в обители плача.
Тебе — благочестие,
четки, молитва, закон,
А мне — погребок,
храм, где молятся — только иначе.
Ты пить не мешай мне,
о суфий, — на чистом вине
Месил меня бог,
и властью вина я охвачен.
О суфий, тем в рай не попасть,
чей достаток, как мой,
На пьянство в подвалах
до рубища не был истрачен,
И к райским утехам
и гурий устам не прильнет
Кто дерзким был вором
любви моей верной удачи.
Хафиз, коли милость
господня пребудет с тобой —
Оставь ты о рае
и аде пустые задачи.
«Дорога разума известна...»
Дорога разума известна,
а я, беспутный, где?
Легко понять, где путь идет
достойный, и блудный — где!
Как с благонравием сравнить
и с благочестьем пьянство?
Где поучений слышен голос,
и звуки лютни — где!
Давно уж мне постыла келья
и рубище аскета;
Обитель магов — вот источник
вина немутный где!
вернуться
27
Эта газель — образец чисто спекулятивной мистики суфийства, напоминающей учение гностиков о стадиях воплощения «совершенного единства», нисходящего в противоречивую природу человеческой души.