Выбрать главу

Дельмира Агустини[1]

ЛИРИКА

В плеяде женских имен, вошедших в латиноамериканскую поэзию XX века, Дельмира Агустини сверкнула ранней и преждевременно угасшей звездой. Дочь богатых родителей, она получила традиционное домашнее образование, была одарена музыкально, а ее поэтический талант, проявившись очень рано, приводил всех в изумление своей стихийной силой и чувственным лиризмом, столь не вязавшимися с обликом совсем юной, хрупкой, золотоволосой девушки. В двадцать лет Дельмира Агустини выпустила первый стихотворный сборник «Белая книга» (1907), имевший шумный успех как у публики, так и в литературной среде. Неистовость ее поэтической фантазии, образная смелость, зрелое совершенство формы — все это сразу заставило заговорить о появлении нового оригинального дарования. Знаменитый никарагуанский поэт Рубен Дарио предсказал поэтессе блестящее будущее, которому, увы, не суждено было осуществиться. Таланту Дельмиры Агустини в высшей степени присущи музыкальность и метафорическая напряженность. Ее поэзия отличается причудливой пышностью образов, мелодической магией ритмов. Однако более всего неотделим от ее лирики чувственно-трагический экстаз, увлекающий поэтессу то в «цветущий сад» любви, то в «нездешние края» мечты, то в «мрачную темницу смерти». При жизни Дельмира Агустини успела издать еще две книги стихов: «Утренние песни» (1910) и «Пустая чаша» (1913). Любовь и смерть оставались ее излюбленными темами. К тому времени «мечта о любви» обернулась для нее несчастливым замужеством, а предчувствие ранней смерти, всегда витавшее, «как чьих-то крыльев тень», над ее жизнью и поэзией, увы, вскоре сбылось: она была убита мужем, которого незадолго до того покинула. Неопубликованные при жизни стихи Агустини вошли в сборники «Цветник Эроса» и «Светила бездны» (1924). Творчество Дельмиры Агустини оказало значительное воздействие на латиноамериканскую лирику, особенно женскую. «От нее пошли мы все, поэтессы Америки», — писала о ней великая чилийская поэтесса Габриэла Мистраль.

Инна Чежегова

Невыразимое

Да, скоро я умру, и я умру так странно: меня не жизнь, не смерть и не любовь убьет, но мысль меня убьет, немая, словно рана… Знакома ли вам боль, которую несет
мысль непомерная, что гложет неустанно и плоть и душу вам, но чей не зреет плод? Вам сердце жжет звезда, что гаснет безымянной и, мстя, сжигает вас, но света не дает?
Голгофа вечная! Нести в себе все время бесплодно-цепкое губительное семя, нутро мне рвущее безжалостным клыком!
Но как от рук Христа ждут чуда воскрешенья, так чуда жду и я: дождусь ли озаренья? Вдруг семя прорастет невиданным цветком?

Карнавал

Шуршание шелка, бубенчиков звон, смех, крики — со всех долетают сторон!
Повсюду веселья ликующий вал: «Что это?» — «Спеши! Это я — карнавал!»
На деревянных пляшет подмостках марионетка вся в лентах и блестках, —
дай рифму любую, и вот вам куплет: вас всех позабавит плясун и поэт.
Меж стройных пажей и изящных графинь, галантных маркизов, седых герцогинь —
намеков и взглядов дуэль из-под масок, сраженье цветов, наводнение красок,
с губ нежных срываясь, слова лаской манят, а шутки, как стрелы, порой сердце ранят.
То стройная ножка мелькнет из-под платья, то ручка ответит на чье-то пожатье;
шампанского пена в хрустальных бокалах, и смех, словно жемчуг, с губ сыплется алых.
Венки, ожерелья, тюль, шелк, кружева… От блеска кружится моя голова!
И смех рассыпается звонкою трелью: дорогу, дорогу, дорогу веселью!
«Ах, марионетка, плясун и поэт, люблю твои шутки, задорный куплет,
забавник и плут — твоя роль хороша, но где у тебя, ты скажи мне, душа?»
«Взгляни мне в глаза!» — подскочил он ко мне. Взглянула со страхом, а там, в глубине бездонной, Змей Зла, затаившись, лежал!
вернуться

1

1886–1914, Уругвай