Но все пошло не так с самого начала. В его взгляде не было страха. Вообще не было. Наоборот, взгляд стал еще наглее, а презрение в глазах только возросло. Это животное даже похвасталось, что помочилось на пол перед нашим приходом. А потом… произошло невероятное. Как он смог завладеть алебардой одного из гвардейцев я так и не поняла. Он был невероятно быстр, даже в цепях. Я почувствовала холод отточенного лезвия около своей шеи. Я испытала страх. Я никогда не испытывала этого чувство до сего дня. Он мог в любой момент убить меня! И я поняла, что его не остановило бы даже то, что я потомок Великой Богини. Ему вообще было все равно кто я! Столько оскорблений и унижений, сколько я услышала сегодня от этого негодяя, я никогда не слышала в своей жизни. И я с ужасом поняла, что ни какая казнь не была бы равноценной платой ему за мои унижения. Мало того, он не причинил мне вреда, бросив алебарду гвардейцам. Он оскорблял всех, кто находился в каземате, смеялся над нами и самое главное надо мной! Я знаю, чего он добивался, что бы его убили там же. Но нет, ничтожество. Тебя никто не тронет. Ты сам сломаешься, пусть через год, через пять лет или десять. Но я дождусь этого обязательно. Ведь я так молода и у меня впереди еще долгая жизнь.
— Хоттабыч, стоишь внизу у подножья лестницы, не суетись и не отсвечивай.
Лязгнул засов, дверь открылась. Первым шел какой-то тюремщик с тесаком на поясе. Он понять ничего не успел.
— Долго шли, — рявкнул я и отправил тюремщика в полет, с трех метровой высоты к подножью лестницы. Вторым был уже знакомый палач со своими железками. Рванул его на себя и отправил вслед за тюремщиком. Третьим шел какой-то крендель в мантии с гусиным пером, чернильницей и толстым гроссбухом. Пробил ему двумя ударами грудь и живот, третьим — вколотил в череп нос. Крендель завалился назад в коридор. Четвертым оказался один из уже знакомых гвардейцев с алебардой. Этот начал действовать пока я пробивал писаря. Вот только алебарда ему помешала, как и завалившийся на него чиновник. Гвардейца успокоил тяжелым ботинком между ног и до кучи — в челюсть, но не сильно. Этот мне нужен был живым и относительно целым. Писаря сбросил вниз. Гвардейца затащил на лестницу. Прикрыл дверь.
Так, что имеем? Взял алебарду гвардейца, спустился вниз, в камеру. Тюремщик упал неудачно, свернул себе шею. Ну и пес с ним. Забрал у него тесак. Неплохой такой. Сантиметров тридцать лезвие, широкое. Не сталь конечно, но ухожен и наточен. Молодец, посмертно объявил ему благодарность. Палач был жив. Упал на тюремщика, плюс подкожный жир. Лежал, хватал ртом воздух. Я присел рядом с ним.
— Привет толстяк! Вижу живой? Думаю, что пришло время рассказать об испанском сапоге и показать на тебе его действие. Хочешь?
Палач отрицательно замотал головой. В его глазах был ужас.
— Не хочешь? Ладно. Сейчас ответишь на несколько вопросов, яволь?
Тот закивал.
— Далеко ли находится дворец?
— Зддд — десь, — трясясь, еле выговорил он.
— Поясни? И говори внятней, иначе мне придется тебя прирезать.
— Тюрьма находится в левом крыле дворца.
— Отлично! Где апартаменты Александры?
— В правом, но расположения я не знаю. Там ни разу не был. Нас туда не пускают.
— Рылом не вышел? — хохотнул я, — ладно, гвардеец знает?
— Да. Он из личной охраны Ее Высочества. Не убивай меня господин…
— О как, уже господин! А совсем недавно, хотел жечь меня и язык рвать?
— Я человек подневольный. Мне приказали и я выполняю.
— А ну да, понятно, служба? — палач закивал.
— Где сейчас принцесса?
— Я не знаю, наверное у себя. Она была очень расстроена.
— А чего так? Грубияна посадила на пожизненное, радоваться должна, стерва!
— То мне не ведомо, господин.
— Ладно, сиди тихо пару часов. Иначе, вернусь и отправишься в долину предков. Все понял? — палач энергично закивал, думал, у него голова оторвется.
— Господин, — заискивающе обратился ко мне толстяк, — сегодня днем ваше оружие убило верховного мага.
— Серьезно? Ха, я же не поставил его на предохранитель. Слишком быстро цыпа меня вырубила. А этот идиот, полез разбираться и нажал на спусковой крючок, заполучив в черепушку пулю. Так?
— То мне неведомо господин. Известно только, что у него ползатылка вырвало.
— А нечего трогать чужие вещи, тем более мое оружие. Ладно, где сейчас пистолет?