И время от времени, когда его монологи во всей их юношеской невинности и напористости проникали мне в кожу, вместо того, чтобы идти прямо домой, к Прю после нашего последнего рукопожатия вверх-вниз, я выбирал более длинный путь домой через парк в чтобы дать моим мыслям шанс уладиться.
*
И последнее слово о том, что игра в бадминтон значила для Эда и в этом отношении для меня. Для неверующих бадминтон - это простая версия сквоша для мужчин с избыточным весом, которые боятся сердечных приступов. Для истинно верующих нет другого спорта. Сквош - это резкий удар и ожог. Бадминтон - это скрытность, терпение, скорость и невероятное восстановление. Он подстерегает вас, чтобы устроить засаду, пока шаттл описывает неторопливую дугу. В отличие от сквоша, бадминтон не знает социальных различий. Это не государственная школа. В нем нет ничего похожего на уличный теннис или мини-футбол. Это не награда за красивые качели. Он не прощает, щадит колени и, как говорят, ужасен для бедер. Тем не менее, как доказанный факт, он требует более быстрой реакции, чем сквош. Между нами, игроками, которые, как правило, очень одиноки, мало естественного веселья. С коллегами-спортсменами мы немного странные, немного без друзей.
Мой отец играл в бадминтон в Сингапуре, когда он там работал. Только одиночные игры. Он играл в армию до своего упадка. Он играл со мной. Летом на пляжах Нормандии. В саду в Нейи над веревкой для стирки сетки, сжимая в свободной руке стакан виски из красного дерева. Бадминтон был лучшим в нем. Когда меня отправили в Шотландию в его ужасную школу, я, как и он, играл там в бадминтон, а потом в моем университете Мидлендса. Когда я слонялся по офису в ожидании своей первой зарубежной командировки, я собрал кучу моих товарищей-стажеров, и под прикрытием «Нерегулярные войска» мы наняли всех желающих.
А Эд? Как он стал приверженцем игр? Мы сидим в Stammtisch. Он пристально смотрит в свой лагер, как он делал, когда решал мировые проблемы или ломал голову над тем, что не так с его ударом слева, или просто не разговаривая, а задумчиво. Ни один вопрос никогда не был простым, если бы вы его задали. Все требовало отслеживания до источника.
«В моей грамматике был учитель физкультуры», - говорит он наконец. Широкая улыбка. «Однажды вечером пригласила нас двоих в свой клуб. Это было на самом деле. Она с ее короткой юбкой и блестящими белыми бедрами. Да уж.'
6
Вот, в назидание моих коллег, сумма всего того, что мне довелось уловить в жизни Эда вдали от площадки для бадминтона ко времени Падения. Теперь, когда я пришел, чтобы записать это, меня бы удивила степень, если бы я не слушал и запоминал по образованию и привычке.
Он был одним из двух детей, рожденных с разницей в десять лет в старой методистской семье горняков Северной страны. Его дедушка приехал из Ирландии, когда ему было двадцать. Когда шахты закрылись, его отец стал моряком-торговцем:
После этого я нечасто его видела. Пришел домой и заболел раком, как будто его ждал - Эд.
Его отец также был коммунистом старого образца, который сжег свой партийный билет после советского вторжения в Афганистан в 1979 году. Я подозреваю, что Эд ухаживал за ним на смертном одре.
После смерти отца семья переехала где-то недалеко от Донкастера. Эд получил место в средней школе, не спрашивайте меня, в какую. Его мать проводила все свободное от работы время на уроках обучения взрослых, пока они не были сокращены:
У мамы больше мозгов, чем ей когда-либо разрешалось использовать, к тому же у нее есть Лора, о которой нужно заботиться - Эд.
Лаура - его младшая сестра, у которой проблемы с обучением и частично инвалид.
В возрасте восемнадцати лет он отказался от христианской веры в пользу того, что он назвал «всеобъемлющим гуманизмом», который я принял за нонконформизм без Бога, но из такта я воздержался от предложения ему этого.
Из средней школы он поступил в «новый» университет, я не знаю, в какой именно. Компьютерные науки, немецкий дополнительно. Класс ученой степени не указан, поэтому я подозреваю, что средний, новый - его собственный пренебрежительный термин.
Что касается девочек - это всегда деликатная сфера, когда дело касалось Эда, и я бы ни за что не вошел без приглашения - либо он им не нравился, либо они не нравились ему. Я подозреваю, что его неотложная озабоченность мировыми делами и другие легкие эксцентричности сделали из него требовательного спутника жизни. Я также подозреваю, что он не знал своего собственного влечения.
А из друзей-мужчин, людей, с которыми он должен тусоваться в тренажерном зале, или разбираться в мире, или бегать трусцой, кататься на велосипеде, паб? Эд никогда не упоминал мне ни одного такого человека, и я сомневаюсь, существовали ли они в его жизни. Подозреваю, что в глубине души он носил изоляцию как знак чести.
Он слышал обо мне на бадминтонной виноградной лозе и обеспечил меня для своего постоянного соперника. Я был его призом. Он не хотел делить меня.
Когда у меня была причина спросить его, что побудило его устроиться на работу в СМИ, если он так ее ненавидел, он сначала уклонился:
Где-то видел рекламу, брал на нее интервью. Завалили что-то вроде экзаменационной работы, сказали, что ладно, заходите. Вот и все. Ага - Ред.
Но когда я спросил его, есть ли у него близкие по духу коллеги на работе, он просто покачал головой, как будто вопрос не имел отношения к делу.
А какие хорошие новости об уединенной вселенной Эда, насколько я мог прочесть? Германия. И снова Германия.
У Эда была серьезная немецкая ошибка. Я полагаю, что у меня это есть, хотя бы от упрямого немца, скрывающегося в моей матери. Он провел год обучения в Тюбингене и два года в Берлине, работая в своей медиа-компании. Германия была кошачьими усами. Его граждане были просто лучшими европейцами на свете. Ни одна другая нация не сравнится с немцами, особенно когда дело доходит до понимания того, что такое Европейский союз - Эд на своем высоком коне. Он хотел бросить все и начать там новую жизнь, но с девушкой, студенткой Берлинского университета, ничего не вышло. Насколько я могу судить, именно благодаря ей он провел своего рода исследование подъема немецкого национализма в 20-е годы прошлого века, который, кажется, был ее предметом. Несомненно то, что благодаря таким произвольным исследованиям он почувствовал себя вправе провести тревожные параллели между приходом диктаторов в Европе и приходом Дональда Трампа. Расскажите ему об этом, и вы поймаете Эда как можно сильнее.