Потом, когда они уже вылезли из-под кровати, Семен, покачиваясь на стуле и немного заплетаясь, стал снова расспрашивать развеселившегося беса.
— И как вы там живете в лесу?
— У-у, весело живем. Утром встаем вместе с солнцем, весь день бегаем да играем, поедим чего придется, а там снова дело ко сну. А вы?
— А мы … — человек махнул нетвердой рукой, задел тарелку с капустой и она слетела со стола. Лис поймал ее у самого пола, не просыпав ни крошки. Семен не заметив, продолжал:
— Мы… Хуже собак живем.
— Нет, — возразил бес, — собаки у вас ничего, веселые. Я с ними играл — живые, понятливые. Не чета … — он засмеялся и запихал в рот скорлупку лука с хлебом.
— Смешливый, — с пьяной неприязнью заметил человек, — И как вы там, разговариваете, что ли друг с другом?
— Конечно, что ж нам в молчанку играть. Но мы зря не болтаем.
— И какие вы, все такие, как ты?
— Нет, разные все. Да и вообще, причем здесь я? Там и волки, и лисы, и зайцы, и птицы, и рыбы, и еще кое-кто.
— Ага, жрете друг друга, значит, и разговариваете?
— Конечно, едим. Жить-то надо. Только мы не очень об этом думаем, мы не боимся смерти. Каждый знает, что умрет и живет спокойно, занимается своим делом.
— И тебя съесть могут?
— Могут. Но вряд ли.
— Это почему же?
— Я ж не животное и не рыба.
— А кто ж ты?
Лис замолчал, словно даже съежился, и вдруг закричал:
— Я — бес! — и безудержно захохотал.
Семен даже отпрянул от неожиданности.
— Напугал, черт.
Потом они еще много пили.
— Постой, постой, — Семен постучал ладонью по столу. — Вот ты говоришь, ты там с белками болтаешь, с собаками. Так они, что, — он запнулся, подыскивая нужное слово, — разумные что ли?
— Да уж не глупей тебя.
— Если бы они были разумные, мы бы, — он зачем-то перешел на шепот, — мы бы их в капканы не ловили. Так-то.
— Это ерунда. Просто вы по-разному разумные. Они погоду за месяц вперед чуют, а ты и за полчаса не угадаешь. То под дождь, то под снег попадаешь. Если б ты был размером с муравья, ты бы в муравейнике заблудился и помер, а они там живут. Вот тебе и капкан. А в паутину ты сколько раз мордой влезал?
Семен закрылся от света свечи ладонью и, понизив голос, начал вдруг горячо шептать, наклонившись к Лису.
— Это я так, болтаю. Я ж и сам чувствую, что они не просто живут. Я вижу, что они все понимают, все чувствуют, все знают. Когда Наташка с Варюшкой пошли новую корову смотреть, так старая весь день мычала. Разозлила она меня, я лопату взял и вдоль спины ее вытянул. Вроде замолчала. А потом опять за свое. Ну, я снова лопату хватаю, подхожу к ней, а она стоит, плачет, на меня сквозь слезы смотрит и все равно мычит. Бросил я лопату, да и ушел. А наутро приехали, сказали, что, — он вытер глаза, — ну, что утонули они.
Он замолчал, потеряв мысль.
— А, так вот, я сначала думал она об себе плачет, что под нож ее. А сейчас думаю — по Варюшке она плакала. Она ж, знаешь, как ее любила…
Он снова вытер глаза и шумно высморкался. Пьяные вообще легко начинают плакать и смеяться. Вскоре он уже веселился.
— Да я и сам лесной! Как вы. Я теперь ваш. Здесь мне делать нечего, мне здесь никто не нужен, и я никому не нужен. Я в лес уйду, к тебе. Буду в снегу ночевать. Я когда на охоту ходил, на снегу спал. У костра, правда, но ничего, я и так смогу. Что смеешься, не веришь? Смотри.
Он стал снимать засаленную рубаху.
— Сейчас в лес пойду, спать.
Его шатало, как былинку под ветром. Лис молча потешался и уплетал луковые скорлупки. Семен попробовал шагнуть и снова сел на стул. Разлил по стаканам самогон. Зашарил по столу в поисках закуски. Когда попытался взять лисов лук, получил по руке, но лук не оставил и только пьяно улыбнулся. Выпил, закусил скорлупкой.
— Я ж теперь лесной, я ж тоже…
Свеча летала перед его глазами, комната поворачивалась, икона тускло отсвечивала в углу. Семен вдруг решил перекреститься и, совсем опьянев, не смог.
— Эхе-хе, — вздохнул бес, подхватил его подмышки, и потащил к кровати.
— Я тебе потом тоже яблок наморожу под снегом, — пробормотал человек с закрытыми глазами и это было последнее, что он сказал Лису. Бес легко, будто ребенка, отнес его на кровать, снял сапоги, погудел в них зачем-то и поставил на пол. Укрыл полуодетого спящего тулупом, под голову сунул шапку.