— Извини, хозяин, — выдавил он через силу. — За приятеля боюсь, плохо ему. Потому и без спроса вперся. Выручай, старче. Совсем плох парнишка. Христом богом прошу.
— Ну, это куда ни шло, — удовлетворенно фыркнул старик. — А то влез, как тать. Чего с ним?
— Простыл. Кашель, знобит. Боюсь, как бы ни воспаление легких, — ляпнул, незнакомый с медицинской терминологией позапрошлого века, Лис.
— Чего воспаление? — естественно не сообразил дед. — Дай-кось, — он, кряхтя, приподнялся и, легко выпрямив не по-старчески сильную спину, шагнул к больному. Уложив его на лавку, поднес сухую ладонь ко лбу паренька.
— Сядь пока, — кивнул он Саньке на табурет в углу горницы, — не мельтеши.
Подкинув в топку несколько березовых поленьев, хозяин порылся в темном углу и вынул небольшой пузырек, заткнутый куском коры. Он силой приподнял голову лежащего навзничь пациента и влил ему в рот содержимое. Андрей закашлялся, но быстро успокоился и совсем скоро задышал ровнее.
— Ну вот. Теперь пусть спит малец. Утром будет совсем здоров, — пробормотал дед.
Он вновь присел на облюбованное место и внимательно взглянул на тяжело утирающего пот со лба гостя.
— Ладно, скидывай одежу, не пристало мирянину в рясе-то быть. А я пока на стол сгоношу. Обедать уж пора.
Дед вынул из печи закопченный котел, с ароматной кашей. Достал пару деревянных тарелок и такие же ложки. — Сядь, православный, — позвал он скинувшего рясу Александра.
— Что? — вильнул глазами Лис.
Дед ухмыльнулся и зорко глянул из-под мохнатых бровей: — Я ведь и сам могу углядеть. — А ты что, колдун? — бездумно поинтересовался гость из будущего.
Словно холодом дохнуло в жарко натопленной горнице. Хозяин закаменел. — Ты что? Ты какими словами кидаться вздумал? — звенящим шепотом спросил он, сверля наивного собеседника взглядом.
— Ты извини, дед, если что не так, — сообразил Саня, что сморозил глупость. Не местный я.
— Что не местный, сам вижу. Не могу в толк взять, откуда? — чуть подобрел старик. — Темно. А вот чего успел в Москве натворить, ясно видится. Везуч ты, паренек, без меры. Это точно. Однако, не в пользу тебе неправедное-то добро пойдет.
Лис, который и сам за последние дни не раз удивлялся этакому фортелю, подался к странному дедку.
— Грешен я, — начал он, пытаясь выбрать нужный тон. Слушатель скривился, словно от зубной боли.
— Ты это для церкви оставь, коль придется на исповедь пойти. Я тебя про другое спрашиваю, — уже в сердцах вымолвил он.
— Не повернется у меня язык правду сказать, — наконец выдохнул Лис. — Все одно тогда не поверишь, а за юродивого меня примешь.
Старик пожал плечами: — Вольному воля. Однако. Я, хоть и ведун, но всего знать не могу. Только чую, не прост ты. Так что скажи, а я уж сам решу.
— Ох, дед, сам попросил, — решился, наконец, Александр и коротко изложил свою историю.
Надо сказать, особого удивления его рассказ не вызвал. Хотя и заинтересовал, несомненно.
А спросил тот вовсе не о будущем, более того, строго наказал не рассказывать ничего. И видно было, свои соображения старик имеет.
— Теперь шапку ту ищу, чтоб назад вернуться, — признался рассказчик.
Дед тряхнул головой, отвлекаясь от размышлений. — Дай руку, шалопут, — протянул он свою ладонь. Александр вложил руку в горячую кисть ведуна.
Тот помолчал. После удовлетворенно кивнул и уже другим тоном сообщил: — Не соврал, молодец, отрок. Видел я, как ты в палате возник, с горшком тем на голове. Как мешок собрал. И остальное. Но ладно, не мне судить, — отмахнулся старый лекарь. А шелом тот в столицу увезен. Выкатился он из угла, да как раз под ноги государыне императрице, когда та с осмотром ходила. Интерес ее взял, показался, матушка и велела его себе, в музею свезть. Благо, что никто о той вещице сказать не смог. Чей, да откуда. Вот и забрали.
— Это в Питер, что ли? — сообразил Лис. — Вон как. То-то, я думаю…
— Боюсь, не в шапке той дело, а в тебе самом, — вдруг добавил старик. — Даже мне не ведомо, чем твой путь окончится.
— А ты, дедушка, как узнал, что не поп я? — вспомнил Александр о встрече.
Дед провел рукой по бородище. Потом махнул рукой, расплываясь в улыбке: — Хотел соврать, мол, увидел. Да ладно. Ты, мил человек, иермонаший клобук с послушничьей схимной надел. Так какой же опосля того монах будешь?
— Да? — Александр расстроенно вздохнул, глядя в слепое окошко. — А я, балбес, в таком виде думал в город идти. Сгорел бы сходу.