Г о л о с а в т о л п е. А нам плевать, писатель он, или нет! Мы требуем справедливости за фиги и за мочу!
Э з о п (выходя вперед, отстраняя Х е р е я) . Постой, Херей, постой, я не нуждаюсь в твоей благородной помощи. О чем ты им говоришь, о какой отстраненности и о каких писательских приемах? Да они сроду не слыхали таких слов, им привычней разговоры о репчатом луке да о ценах на помидоры или прошлогоднюю репу. Не надо метать перед ними бисер, не надо делать из мухи слона. Если их не трахать время от времени, они совсем обленятся, и, чего доброго, разучатся разговаривать. (Обращаясь к т о л п е.) Вы, друзья мои, своим радением о справедливости и заботой о чистоте собственного лица заслуживаете, безусловно, самых высоких похвал. Тем более, что оскорбил вашу честь какой-то ничтожный и гнусный старик. К тому же горбатый, пучеглазый и низкорослый, почти что карлик, осмелившийся давать оценку вашему образу жизни.
Г о л о с а в т о л п е. Да, карлик, да, горбун, да, последний коротышка и плут! А еще в придачу дикообраз, горшок толстопузый и мешок наизнанку!
Э з о п. Все так, господа, все так, но послушайте по эту тему одну невинную басню. Зевс сотворил людей и приказал Гермесу влить в них разум. Гермес сделал себе мерку и в каждого вливал поровну. Но получилось, что людей малого роста эта мерка наполнила до краев, и они стали разумными, а людям рослым питья на всех не хватило, а хватило разве что до колен, и они оказались глупее. Так и вы, господа дельфийцы, ростом, быть может, и вышли, но что касается разума и ясности мысли, то здесь боги явно проявили халатность.
Т о р г о в е ц ф и г а м и. Он по-прежнему издевается над нами!
Р а з н о с ч и к в о д ы. Он оскорбляет наших богов!
Э з о п. Вовсе не так, господа, вовсе не так, тем более, что боги у нас с вами одни и те же, ведь все мы живем в Элладе, и дышим одним эллинским воздухом. Что же касается ваших мозгов, то не могу удержаться, и не процитировать еще одну басню. Лиса забралась в мастерскую лепщика и обшарила все, что там было. И тут ей попалась трагическая маска. Подняла ее лисица и сказала: “Какая голова, а мозгу в ней нет!” Так и вы, господа, телом, быть может, величественны, а душой неразумны, как ослы, или бараны!
П р о д а в е ц п т и ц. Он обозвал нас ослами!
С т а р у х а. Он сравнил нас с баранами!
Э з о п. Вовсе нет, господа, вовсе нет, вы, безусловно, гораздо разумнее, чем эти бессловесные и покорные твари. Хотя, как я до этого уже говорил, лица ваши настолько схожи с перезрелыми фигами, что вполне способны со временем превратиться в морды неразумных скотов. Все дело, очевидно, в вашей внутренней сущности, и вот на этот счет еще одна басня. Один человек незрячий умел про каждое животное, которое ему давали в руки, на ощупь угадать, что это такое. И вот однажды ему подложили волчонка; он его ощупал и сказал, раздумывая: “Не знаю, чей это детеныш – волка, лисицы, или еще какого подобного животного, – и одно только знаю: в овечье стадо его лучше не пускать”. Так и ваши, дельфийцы, дурные свойства видны по вашей мерзкой наружности.
Х е р е й (вполголоса). Ну, господин, вы перехлестнули через край! не стоило ворошить это осиное гнездо, теперь и до беды недалеко.
Э з о п (отмахиваясь от него). Вы, дельфийцы, все тунеядцы, вы живете за счет всей остальной Эллады, несущей дары к святилищу Аполлона. Вы питаетесь объедками с жертвенного алтаря, вы подобны падальщикам, кружащим вокруг пиршества львов. (Замечает А п о л л о н а в облике н и щ е г о.) Что, нищий, разве я не прав? Разве они не тунеядцы? разве они не питаются падалью?
А п о л л о н (ерничая и кривляясь). Все так, господин, все так, падальщики, еще какие падальщики! Сами жируют вокруг приношений светозарному Аполлону, а нам, нищим, даже крошки не могут подать. (Начинает вопить.) Подайте, господин хороший, несчастному нищему! подайте, чего не жалко, во славу бессмертных богов!
Э з о п. Полно, полно, не строй из себя юродивого, ты не так прост, как кажешься с первого взгляда; твои глаза тебя выдают; на тебе обол, и помолись богам за здоровье Эзопа, оно ему, чувствую, еще пригодится. (Бросает деньги.)
А п о л л о н (поднимая монету). Премного благодарен, господин, премного благодарен! Громи, господин, этих трутней дельфийцев, не оставляй от них мокрого места! (Поспешно смешивается с т о л п о й.)
Т о л п а. Святотатство, святотатство, он ставит нищего выше дельфийцев!
Э з о п. Это ли, друзья мои, святотатство? Не только нищие, но и гетеры, последние базарные шлюхи, отдающиеся за обол первому встречному, выше, чем лучшие ваши граждане! (Вытаскивает за руку из толпы К о р и н н у.) Вот, смотрите, смотрите, это Коринна, гетера из Дельф. Я провозглашаю ее царицей вашего города, отныне вы должны ей поклоняться и оказывать необходимое уважение. На вот, милая, на (вынимает из кармана пригоршню монет, и сует ей в руки) , купи себе соответствующее одеяние и какой-нибудь трон; будешь сидеть посреди рыночной площади, и принимать почести от этих ослов; на большее они просто-напросто неспособны!
Т о л п а. Святотатство, святотатство! он провозгласил гетеру царицей города, он оскорбил нас до глубины души !
К о р и н н а берет деньги, вежливо приседает, говорит: “Благодарю, господин!”, и сразу же исчезает.
Т о л п а расступается и пропускает вперед А н т и ф о н т а и М е н е к р а т а.
А н т и ф о н т. Я Антифонт, а это Менекрат, мы оба члены городского Ареопага. Кто вы такие и что здесь происходит?
Э з о п. Я Эзоп, литератор, прибыл в Дельфы по личному делу, а это Херей, мой секретарь.
М е н е к р а т. Дельфы – священный город, здесь находится оракул нашего покровителя Аполлона. Здесь все личное так или иначе подчинено общественной необходимости. Не могли бы вы конкретно сказать, в чем суть вашего личного дела?
Э з о п. Охотно, в этом нет никакого секрета. Я хочу воздвигнуть святилище Мнемозине, моей покровительнице.
А н т и ф о н т. Мнемозине? Но почему именно ей, и почему именно в Дельфах? Разве вы не могли выбрать для этой цели какой-то иной город?
Х е р е й (выходя вперед). Сейчас, господа, сейчас я вам все объясню. Видите – ли, мой покровитель (жест рукой в сторону Э з о п а) , известный в Элладе литератор и баснописец, пользуется особым расположением Мнемозины. Именно она диктует ему все те истории, скромно называемые баснями, которые вы, очевидно, читали.
М е н е к р а т. Разумеется, мы читали басни Эзопа и приветствуем его появление в Дельфах (отвешивает Э з о п у поклон, то же самое делает и А н т и ф о н т) . Но основывать здесь святилище Мнемозине было бы великой ошибкой, Аполлон не простил бы такого пренебрежения к своей священной особе. В Дельфах святилища воздвигаются ему, и только ему. Вам следует поискать для этой цели другой город.
Э з о п (упрямо наклоняя голову) . И все же я воздвигну его в Дельфах!
М е н е к р а т. Дело ваше, но мы доложим обо всем высокому Ареопагу.
Из толпы выходит А п о л л о ни, на цыпочках подойдя к А н т и ф о н т у, что-то шепчет ему на ухо.
А н т и ф о н т (удивленно, подняв брови). Нам докладывают о беспорядках на рынке.
А п о л л о н переходит к М е н е к р а т уи, в свою очередь, что-то нашептывает ему.
М е н е к р а т. А также о богохульственных высказываниях.
Т о р г о в е ц ф и г а м и. Этот иностранец сравнил дельфийцев с перезрелыми фигами!
Р а з н о с ч и к в о д ы. Он утверждал, что мы провоняли лошадиной мочой!
П р о д а в е ц п т и ц. Он обозвал нас тунеядцами, питающимися крошками с жертвенника Аполлона, и обещал рассказать об этом всей остальной Элладе!