итель! Знаю, это он оболгал меня за то, что я отказала ему в благосклонности. Светящийся порошок - вот что это было! И это дело его рук! Он сам - оборотень! Лиса в оперенье! Лиса, притворившаяся павлином, чтобы перегрызать горло доверчивым курам! Такеши натянул лук так быстро, что Джун не успел помешать. Стрела ударила Тамако в грудь, и отбросила к камню. Джун, остолбенев от ужаса, увидел, как женщина побледнела, брови ее изломились, лицо стало удивленным и чуть обиженным, как у наказанного ребенка. Она подняла руки, словно хотела вытащить стрелу, но сил не хватило. Тамако соскользнула по валуну, боком упала на острые камни и больше не двигалась. Ветер играл ее локонами, будто призывая очнуться. - Зачем?! - воскликнул Джун. - Ведь император велел привезти ее живой! Такеши повернул голову, и Джун впервые услышал его голос. - Они бы сожгли ее, - глухо сказал телохранитель. - Отойди и не мешай. Если хочешь отблагодарить за спасение жизни, скажи, что Тамако превратилась в лису и исчезла под черным камнем, а Такеши, прикоснувшись к камню, умер на месте. А если хочешь, расскажи, как было. Мне все равно. Он подошел к телу наложницы и опустился на колени. Джун издали смотрел, как жестокосердный воин закрыл лицо руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Он не плакал, и это было особенно страшно. Потом Такеши достал из-за пояса кинжал и начал рыть яму. Земля была каменистая, и клинок вскоре сломался. Телохранитель бережно укрыл Тамако плащом и принялся закладывать тело камнями. Джун, помедлив, стал помогать ему. К вечеру над бывшей наложницей возвышался курган. Такеши поклонился Джуну, взял под уздцы коня и пошел в гору. - Почему ты не отпустил ее? - спросил Джун вслед. - Почему сам не ушел вместе с ней? Такеши остановился, и долго молчал. Казалось, он мучительно подыскивает нужные слова: - Они бы нашли, - сказал он, наконец. - А я бы нарушил клятву, данную императору. Путь в Хэйан был для Джуна особенно мучительным. И все же, представ перед императором, он поведал ту историю, о которой просил Такеши. - Надо заказать поминальный обряд, он был верным воином, - сказал император и велел позвать наложницу, искусную в игре на сансине, и танцовщиц. Здоровье его улучшалось, он уже прогуливался по саду и впервые за много недель посетил императрицу. - А теперь можешь рассказать, как все было на самом деле, - велел Сеймей, когда они с Джуном вернулись домой. - Оставим сказки для легковерных, вроде нашего императора. С тяжелым сердцем, запинаясь на каждом слове, Джун поведал правду. Вопреки его опасениям, учитель не обиделся, а был доволен и весело потирал ладони: - Вот доказательство, что знания правят миром! Про светящийся порошок она, значит, догадалась? - усмехнулся мудрец. - Умна была девчонка, ничего не скажешь. Но я умнее. Я научился получать вещество, светящееся в темноте, из человеческой мочи. Стоило добавить порошок в пудру этой гордячке - и все поверили, что она и есть лиса-оборотень! Жаль, что дурак телохранитель застрелил ее, хотелось бы мне полюбоваться на казнь и плюнуть на пепелище. А император теперь быстро поправится, я об этом позабочусь! Джун, окаменев от ужаса, смотрел на наставника: - Так значит, болезнь императора... - пролепетал он. - Часть моего плана, - закончил за него Сеймей. - Запомни, есть яды, которые совсем не обязательно класть на язык. Достаточно подышать их парами или потрогать. Я открою тебе все тайны, и ты тоже обретешь власть, подобную моей. Кривляки вроде негодницы Тамако будут знать, что иногда пощечина может стоить жизни. Ты знаешь, что мою мать тоже считали лисицей-оборотнем? Она изучала сочинения Конфуция, писала стихи и могла очаровать девять мужчин из десяти. Отец женился на ней и сначала был счастлив, но когда она потребовала той же свободы, к которой привыкла с юности, отколотил палкой и выгнал из дома. Женщине достаточно быть красивой. А образованная женщина - унижение мужчины. В этом случае надо действовать, как мой отец. Взять палку и... Сеймей засмеялся странным, визгливым смехом, а Джун впервые увидел, какой хищный оскал у наставника, и как по-лисьи заострились его черты. Сеймей встал, белые одежды всплеснули за спиной, как пышный хвост. - Иди спать, - сказал он Джуну. - Завтра нам нужно провести обряд для исцеления императора. Сёдзи за ним закрылись, светильник погас, а Джун еще долго сидел на циновке, уперев ладони в пол. Утром Сеймей позвал ученика, чтобы тот принес воды для умывания и заварил чай, но никто не ответил. Заподозрив неладное, мудрец поспешил в комнату Джуна. Постель была нетронута, дорожный мешок и одежда исчезли. На полу валялась пустая чернильница, а портрет великого Сеймея кисти императорского художника был облит тушью.