Выбрать главу
Слыхал я, что в рабстве страдать довелось Сановнику Байли Ци[115]. Мудрый Лей-ван был мясником И шкуру сдирал с овцы; Песни в далеком пути распевал, Быков погоняя, Нин Ци.
Но если не встретились в жизни бы им Чэн Тан или У-ван, Разве мир услыхал бы о них? Забвенье — как цепкий бурьян. Цзы-сюя[116] правитель один погубил, Сомненьями обуян.
Был предан Цзе-цзы[117] и умер, горя Факелом жарким в лесу, — Поздно ошибку князь осознал, Поздно пролил слезу. Горы Цзашаня прах мудреца, Как груз драгоценный, несут.
Друга к жизни не возвратит Белый траур одежд, Реками слез не вернуть назад Светлых своих надежд. Во имя долга мудрый умрет, Отверженный стадом невежд.
О, боги! Кто б наши поступки сумел Проверить хотя бы раз? Зловоние лжи, черный чад клеветы Развеять по ветру пора, Вырвать колючий чертополох Из кровоточащих ран!
Зачем умирать ароматной траве В зарослях сорняков? Едва ее иней покроет, она Никнет уж стебельком... О царь, зачем ослепил ты себя Лестью клеветников!
Они утверждают, что аромат В венках совсем ни к чему, Что только женщины в мире одни Завидовать могут ему, Лишь женщины, и, к несчастью, они Схожи с развратной Му-му[118].
Пускай красота подобна Си-ши[119], Растопчут они и ее, — Я чувство свое захотел раскрыть, — Завяло сердце мое; Хотел поступки свои объяснить — В груди опалы копье.
И боль с каждым часом сильней и сильней, Все горше обида мне, — Изгнанником сколько ж томительных дней Я пребываю во тьме? О, если бы все оказалось сном, — Все позабыть во сне!
Если ты скачешь на скакуне, Поводья в пути обронив, В легкой ладье без весла несут Потоки тебя сквозь дни, — От пропасти ты никак не свернешь, Царь неба не сохранит.
Презрев справедливость законов страны, Несешься в водоворот, Надеясь на ум свой, ты к бездне летишь, А там крутой разворот... О государь мой, остановись, — Вспомни про свой народ!
Я ж, прерывая течение строк, Броситься в омут готов, Мне жаль, что ослепший мой государь Не сможет узнать о том.

Призывание души

Быть бескорыстным я хотел на свете С дней юности своей, чтоб на пути Чтить справедливость, ум и добродетель, И счастье в этом мире обрести, — Быть бескорыстным я хотел на свете, Но плачу я, скорблю в минуты эти. Развратный мир враждебен мне во всем: И князь меня не испытал на деле, — Бич неудач всю душу мне иссек, И душ своих не удержал я в теле... Всего превыше чтил я добродетель, Быть бескорыстным я хотел на свете. Услышав скорбь мою, великий Царь небес Сказал вещунье Ян, призвав ее к себе: «Помочь мне человеку захотелось, Что утерял сегодня две души[120], Своим гаданьем возврати их в тело, Чтоб в тяжком горе вечно не скорбел он, В отдохновенье на земле пожил».
Вещунья Ян ответила смиренно: «Я ведаю лишь снами, Царь небес, А человеку в этой жизни бренной, Боюсь, остался краткий час забвенный, — И он умрет, но, верная тебе, Я души отыскать все ж постараюсь». И воззвала она, с небес спускаясь: «Душа, вернись, вернись, душа, Чтоб твой властитель вновь дышал! Зачем же в четырех краях Витает где-то тень твоя? Как можно родину забыть, В пучину бедствий погрузить Себя? Вернись, душа, вернись С восточной стороны, где дни Родятся, чтоб сгорать в лучах. Той стороне не доверяй: Там девять солнц на небесах Плывут и плещут через край Небесной чаши, — там руда И камни плавятся всегда. Душа, вернись, вернись, душа, — Тебя сожжет могучий жар, Поглотит хищный великан Восточных стран, коварных стран. Душа, вернись в родимый край, Той стороне не доверяй! Душа, вернись, вернись, душа! И юг покинь, страну чужих страстей. Там лбы узорами привыкли украшать, Там стряпают похлебку из костей. И человечину приносят в жертву богу, — Вернись, душа, к родимому порогу! Там змеи ядовитые в песках, Удавы в тех краях девятиглавы, — Ужель ты хочешь гибнуть в их тисках? Вернись, душа, под сень родной дубравы. Душа, вернись, вернись, душа! Иди обратно, о, иди обратно! Ты слышишь, слышишь, как шуршат Пески зыбучие? И гром невероятный Грохочет вдруг, — то пробудился Запад И тянется к тебе пустынь когтистой лапой. Сгоришь, растаешь, сгинешь навсегда, И если чудом пощадит беда Тебя в пути, — не избежать пустыни. От мерзких тварей кровь по жилам стынет: Здесь каждый муравей слону подобен И осы толще бочек и черны, У жителей один бурьян в утробе И зноем язвы их опалены. Воды захочешь — где ее найти? К источнику родному возвратись. Вернись, душа, душа, вернись, — В родимых струях охладись!
вернуться

115

Байли Ци — сановник цяньского правителя Му-гуна (VII в. до н. э.).

вернуться

116

Цзы-сюй, или У Цзы-сюй, — см. коммент. к с. 154.

вернуться

117

Цзе-цзы, или Цзе Чжи-туй, — один из семи спутников Чжун Эра, сын цзиньского князя, изгнанного своим отцом. В 636 г. до н. э. Чжун Эр, став цзиньским князем, наградил своих товарищей по изгнанию, но обошел Цзе Чжи-туя. От обиды последний удалился в лес, когда же его пригласили ко двору, он отказался явиться. Князь приказал поджечь лес; Цзе Чжи-туй обнял дерево и сгорел.

вернуться

118

Mу-му — наложница легендарного императора Хуан-ди, некрасивая и завистливая.

вернуться

119

Си-ши, или Си-цзы, — красавица, жившая в V в. до н. э. в княжестве Юэ, трагически погибшая от руки своего повелителя Фань Ли, который утопил ее в Сучжоуском озере.

вернуться

120

Китайцы верили, что каждый человек имеет две души. Одна из них «душа разума», после смерти человека улетает, другая, «душа тела», погибает вместе с человеком. Призывание души — обряд, совершаемый с целью водворить «душу разума» в таблицу предков или вернуть ее в тело.