Татьяна Михайловна до сих пор не привыкла к странному состоянию одиночества. Шутка ли – две станции стоят пустые, скоро на них начнут устанавливать шведы для глупых норок. Ей припоминались лай, скуление, урчание, такие характерные для её милых лис на таких родных, а сейчас разорённых зверостанциях. Тишина давила с декабря. Но протяжное повизгивание и «плачущие» голоса всё-таки как будто раздавались откуда-то со стороны. Или эти звуки шумели у Татьяны Михайловны в голове? Или это ветер доносил звуки с героически пережившей зиму экспериментальной фермы? Но нет! У экспериментальных лис тявканье в нижнем регистре, они и лают глухо, не звонко. Татьяна Михайловна к концу мая ничего не могла утверждать наверняка. Вадим вёл себя всё скрытнее, последний раз он не хотел пускать Татьяну Михайловну на ферму. Потом сменил вдруг гнев на милость. Делать нечего, он сейчас на ферме полновластный хозяин над настоящим сокровищем. Только бы не обидел лис, не накормил чем-нибудь не тем, не подсунул не тех препаратов. В щель приоткрытой двери сторожки Татьяна Михайловна заметила баночки с порошками и спиртовку. Раньше об этом голова не болела, вредительства даже в страшном сне никто не мог представить. Но теперь Татьяна Михайловна подозревала Вадима. Человек то же животное. Пока всё хорошо и спокойно – это человек. Он будет стараться жить ещё лучше, ну, может начать выхваляться: насолить соседу превосходством – новой шубой, новой машиной, новыми финскими сапогами, туром в Болгарию – что может быть приятнее для мещанства. Но стоит человеку попасть в экстремальные условия или просто в сложные: без денег, работы, еды и самое ужасное – без определённости, тут же начнётся обыкновенный естественный отбор – выживет сильнейший. Что сейчас делается в искажённом водкой сознании бывшего зоотехника, работающего в настоящий момент на унизительной ставке сторожа? Он уже получеловек, вымотанный за полгода бессменного пребывания бок о бок с лисами, в нём нет сострадания ни к животным, ни к людям и – самое опасное! – нет сожаления о почти загубленном общем деле, эксперименте, в котором, между прочим, Вадим почти со дня основания. Нет желания облегчить лисам эти месяцы, когда они оказались никому не нужны. А кстати, впервые задумалась Татьяна Михайловна: как Вадим вообще очутился у них на ферме, как они познакомились, как он стал её правой рукой? Нет. Что-то совсем забылось то счастливое сытое время, совсем ничего не вспоминалось. Татьяна Михайловна чётко помнила, что начинала работать одна, а потом уже появилась бригада. Сначала племенных лис и было-то всего два вольера…
Татьяна Михайловна свято верила: трудности временные, летом отстроят новую ферму, отдельную, а в пустующее зверохозяйство заселят не глупых норок, а постепенно молодняк, купленный на дружественных фермах из средней полосы России. Прибыль фабрики была бешеная, правда, и цены повышаются с каждым днём, всё съедает инфляция, хорошо, что экспорт в валюте. Ещё Татьяна Михайловна обижалась: она устаёт в лаборатории на фабрике, но, наплевав на самочувствие, приходится ползти вечером на ферму. А этот Вадим ещё и не пускает теперь часто. Лицемерная, непрошибаемая дикая душа вылезла наружу, чуть только стало хуже. Такова участь большинства охранников, надзирателей, сторожей – в какой-то момент они не устоят и начнут, выражаясь милицейским языком, «злоупотреблять данной им властью», пусть маленькой, пусть ерундовой, но властью! Эта мысль вызревала в Татьяне Михайловне всю зиму, а весной, под щебет птиц, под таяние снега и любование первоцветами, превратилась в навязчивую идею.