– Тут такое дело, – подошёл к креслу Татьяны Михайловны Виталик Зинов. – Короче, я подслушал разговор… можно я присяду на пуфик, напротив вас?
– Конечно, садись. И вообще: что ты, Света, ходишь, как голодный лис в вольере? Присаживайся! Мальчики могут на диван, со Стеллой.
Татьяну Михайловну забила дрожь, когда все, кто стоял, сесть отказались. У неё зазвенела ложка в чашке – от волнения пошёл озноб и мандраж.
– Вы не волнуйтесь, Татьяна Михайловна, только не волнуйтесь. Может, ещё всё обойдётся. Но, понимаете, папа звонил маме и сказал, что его рассчитали, завтра утром он переводится на другую работу, и чтобы ждали мы его с деньгами. Тогда мама спросила: это расчёт за май, ну, за майскую работу? А папа что-то ей ответил…
– Наверное, что за май уже заплатили?
– Именно. Вам тоже заплатили?
– Конечно. По двадцать пятым числам зарплату платят, а по пятым – аванс.
– И тогда он маме сказал что-то, я, конечно, не слышал, у нас только в большой комнате телефон, но вроде по разговору понял: лис наших под утро должны увезти на затравочную станцию, к лайкам и гончим. Я подумал, что не понял. Тогда Пахомов…
– Да я, у меня там отец знает кой-кого, он загонщик, больше по гончим, но и по норным[21] тоже, по мелочи разной, – отозвался Пахомов.
– Лёш, расскажи ты.
– В общем, заказов много уже сейчас на охоту к осени, – сказал Лёша Пахомов, выпучивая ещё больше глаза. – Иностранцы в том году были, в этом году из Германии приедут, но неважно. В общем, собак разводят со страшной силой, и наших лис решили отдать туда.
– В вольеры для притравочных животных? – спросила Зо (для мамы спросила).
– Угу. Под утро перевозить начнут, чтобы к девяти всё шито-крыто. И никто не услышит, никто не узнает, станция-то за лесом.
– Не за лесом, а за подлеском, – поправил Виталик.
Татьяна Михайловна сидела и молчала. Она давно подозревала, что к этому всё идёт.
– Мама! Ну что ты молчишь?
– А как же, Виталик… Я сейчас разговаривала с твоим отцом. Он сказал: новые сокращения, а он сторожем на хлебозавод…
– Да? – удивился Виталик. – Нам с мамой он такого не говорил. Маме он точно сказал, что переводят его.
– А разве мама на хлебозаводе не договаривалась насчёт Вадима Виталича?
– Так мама там больше не работает, уже две недели как…
– Странно… – растерялась Татьяна Михайловна. – Вообще-то это подсудное дело, воровство государственной собственности.
– Дело в том, – это сказала Стелла Карповская, – мама как-то сказала, что по документам все лисы были забиты ещё осенью. Просто ваших не тронули в жизни, а на бумаге они забиты ещё прошлым годом.
– И Канадец прошлым годом? – возмутилась Татьяна Михайловна. – Его в августе только купили!
– Не знаю, Татьяна Михайловна, не плачьте, пожалуйста, мы сейчас пойдём туда и всех лис выпустим.
«Какие всё-таки у Стеллочки шикарные курчавые волосы, густые, целая грива, – подумалось почему-то Татьяне Михайловне, – вот она закалывает их на затылке, тёмные пряди, завитушки обрамляют её белое, бледное и кукольное, как и у матери, лицо. А как смотрит на неё тот долговязый умный мальчик. Он влюблён, это точно Чернявский, это он».
– Как выпустите? Там щенки. Они не смогут, они плохо питаются, их сожрут в лесу. Это же клеточные гибриды.
– Мама! Ты предлагаешь держать их в невольниках на затравке? Они же там от страха с ума сойдут. Их там сожрут в итоге.
– Но только постепенно, – проговорил кто-то.
Татьяна Михайловна как бы помешалась, она подняла на дочь своё лицо, крупный массивный нос в капельках пота, небольшие карие глаза с поволокой испуга и неизбежности:
– И Канадца?
– Ну мам. Всех!
– А Канадца?
– Мама. Без разницы, канадец или японец. Им всё равно.
– Да, – подтвердил Зинов. – Фабрика переключается на норок окончательно и бесповоротно.
– Не может быть!
– Пушнина от охотников как принималась, так и будет приниматься, клеточных лис просто не станет, – сказал Пахомов.
– То есть, – Татьяна Михайловна заговаривалась, – вот белок приносят, привозят, сдают, и теперь лис так же, как белок, да?
– Да, мама.
– А Канадец ваш порченый, с номерком, его только на шапку, – уверенно, как и всегда, сказала Галя Клайда.
– И… и что теперь делать?
– Татьяна Михайловна, мы собираемся выпустить их, я вам говорил.
– Да, мам. Может, таблетку?
– Да, Зоечка, принеси, лисёнок.
Татьяна Михайловна выпила таблетку, потом, шатаясь, поднялась, прошла на кухню:
– Я чайник подогреть. Да сядьте вы, что как на похоронах?