Под вечер поезд прибыл на узловую станцию Жмеринка. На перроне ведрами продавали спелые черешни. По осовевшему от душного ожидания вокзалу ходил человек, похожий на Иисуса Христа, в синем костюме и смотрел в потолок. Каждый второй встречный был евреем (еврейский квартал – юденблок – обнесенный глухим высоким забором с большой шестиконечной звездой на калитке, размещался за станционными путями). Выяснив, что ближайший дизель до Могилева-Подольского будет только в три часа ночи, я закупил все газеты, какие продавались в киоске (даже местную еврейскую «Дегель Тора» на идиш и русском), устроился, насколько возможно, уютно на жесткой деревянной скамье и стал читать. Помимо случайных путников в зале ожидания осталось ночевать множество «челноков» из Румынии; они приехали менять свой недорогой ширпотреб на украинские продукты (в Румынии в прошлом году случился неурожай). Румыны громко переговаривались на своем языке, укладывались спать прямо на расстеленные на полу газеты и иногда затевали ссору с целым цыганским табором, облюбовавшим целый угол между билетными кассами и щитом расписания, куда они навалили целую кучу тюков с чем-то мягким и грязным. Среди всего этого прохаживался дежурный милиционер с круглой добродушной физиономией и время от времени делал замечания галдящим румынам, не из желания их приструнить, а просто, чтобы скоротать ночное дежурство. В самом дальнем от цыган и самом ближнем к выходу углу сидело целое семейство туристов из Скандинавии, все в одинаковых очках в изящной справе. Они, затерявшиеся на малороссийских дорогах, чтобы убить время в ожидании нужного поезда, смотрели дорожный телевизор, а престарелый начальник станции в бордовом мундире что-то горячо доказывал главе семейства. Человек, подобный видом Иисусу Христу, оказался баптистским проповедником и слева от меня вещал евангелие среди очень недалеких крестьян. Дежурный это заприметил и, сев рядом, долго дискутировал с ним на потеху собравшихся отовсюду зрителей.
Газеты сообщали, что в Ленинграде пущена еще одна линия метро, Лахтинско-Ржевская, что российский спутник приземлился на один из спутников Марса, Деймос, и установил там исследовательскую аппаратуру, что Гамбургский институт космического льда занимается исследованиями ледяного пояса Второй Луны, упавшей на Землю около пятнадцати миллионов лет назад, когда на планете высились гигантские термитники и муравейники, моделирующие подструктуры и сверхструктуры сознания (об этом писал Обручев в «Плутонии»), что американская поп-звезда Мадонна забеременела, а германский ультиматум резко понизил шансы Била Клинтона на переизбрание в ноябре на второй президентский срок. В «Дегель Торе» выделялась большая статья об антисемите и фашисте Гоголе, а в другой неопровержимо доказывалось, что временщик Петра I Шафиров был оклеветан национал-социалистом Татищевым.
Около двух часов ночи, когда я перечитал все газеты, а милиционер и проповедник пришли к выводу, что, чтобы спорить о чем-то, надо быть хоть в чем-то согласным, я вышел пройтись по пустынному перрону, где молодая женщина, ожидая поезд из Москвы, катала свою пятилетнюю дочь на бесхозной почтовой тележке, и вышел вовремя – через пять минут инкогнито подошел дизель, и еще через пять минут я уже всматривался в темные лесопосадки вдоль путей. Холмы с громоздящимися то тут, то там доисторическими валунами то обступали нашу дорогу со всех сторон, то расступались, открывая освещенную полной луной ночную перспективу озимых полей и пирамидальных тополей, обозначающих шоссейные дороги и стрекочущие переезды. Напротив от меня сидело целое семейство, состоявшее из типично-сельской учительницы и ее четырех дочерей: одной маленькой и трех 14–17 – летних. Они постоянно возились, красились, играли в карты при свете фонарика, ссорились, мирились и все боялись пропустить свою остановку.
Уже стало светать, когда я устроил свой багаж в камере хранения Могилевского банхофа и налегке отправился на молдавскую территорию, где в пяти километрах вверх по течению Днестра в небольшом хуторе Наславча жили родители моей мамы. Украинский берег Днестра с небольшим автовокзалом и уже оживавшим рынком, где торговали в равной мере запчастями к импортным фольксвагенам и лошадиной упряжью, более-менее полого спускался к воде, а молдавский берег круто вздымался, превращая улицы в лестницы. На том берегу был Атац, городишко раз в пять меньше Могилева, где на террасах среди неопрятных еврейских мазанок попадались кое-где очень красивые усадьбы с каменными верандами-галереями в романском стиле.
Атац не имел специального юденблока, а по центральной площади за мостом, обстроенной кругом еврейскими лавочками, бродили низкорослые цыгане. По улице направо яркая киноафиша рекламировала старый недавно оцветненный немецкий фильм о Хорсте Весселе, тротуар был то тут, то там запачкан кровоподтеками раздавленных черешень, чей-то козел объедал кусты у левого забора, старый еврей в жилетке неопределённого оттенка возился в огороде у закопченной печки. По перекрестку с музыкой проехал свадебный кортеж, и по сторонам много бросали пшена и мелких денег (я по обычаю поднял одну монетку). Восходящее солнце окрашивало побеленные стены домов в розоватый цвет.