Песчаная буря. Месяцы планирования, дни в пути, разорительные траты, а в итоге: сидеть взаперти, пока ветер, точно погонщик, нахлестывает шатры. Все трое (Зора, Льюис, Лишь) собрались в просторном обеденном шатре, где жарко, как верхом на верблюде, и так же пахнет; из тяжелой входной двери торчат клочья конского волоса: как и трех наших странников, эту дверь не мешало бы помыть. Один только Мохаммед как огурчик, хотя буря застала его на рассвете (ибо он и правда спал под открытым небом), и ему пришлось срочно бежать в укрытие. «Ну что ж, – говорит Льюис за чашкой кофе с медовой лепешкой, – нам выпала возможность открыть для себя что-то новое». В ответ Зора угрожающе заносит нож для масла; завтра у нее день рождения. Но ничего не поделаешь: нужно покориться стихии. Остаток дня они пьют пиво и играют в карты, причем Зора разбивает наголову обоих.
– Я с ней еще поквитаюсь, – грозится Льюис, когда они расходятся по шатрам. Наутро оказывается, что буря, подобно докучливому гостю, никуда не торопится, а Льюису впору быть пророком: болезнь подкосила и его. И вот он лежит под расшитым кусочками зеркала покрывалом, потеет и стонет: «Убейте меня, убейте», – пока его шатер трясется от ветра. Мохаммед – в лиловом одеянии – с прискорбием сообщает: «Буря только в эти дюны. Уезжаем из пустыни, и ее нет». Он предлагает погрузить Льюиса с Джошем в джипы и вернуться в Мхамид, где хотя бы есть гостиница с баром и телевидением; там их ждут военные репортеры, скрипачка и мальчик с обложки. С минуту Зора молча смотрит на него поверх изумрудного платка, закрывающего половину ее лица, а затем срывает платок и объявляет: «Нет, сегодня у меня, блин, день рождения! Остальных везите в Мхамид. А мы с Артуром поедем развлекаться. Мохаммед! Удивите нас!»
Удивитесь ли вы, узнав, что в Марокко есть швейцарский горнолыжный курорт? Именно туда и повез их Мохаммед. Оставив песчаную бурю позади, они проезжают глубокие каньоны, где высечены в скалах отели, а неподалеку, на берегу реки, разбили лагерь немецкие туристы с фургончиками; деревни, где, как в народных сказках, живут одни овцы; водопады и водосливы, медресе́[108] и мечети, касбы и ксары и один маленький городок (остановка на обед), где в двух шагах от их столика женщина в бирюзовых одеждах просит у резчика по дереву опилки, потому что ее кошка пометила крыльцо, а по соседству собирается толпа мальчишек – не на занятия (как может показаться), а (судя по возбужденным крикам) на трансляцию футбольного матча; едут они по известняковым плато и по кольцам дорог, нанизанным, точно ярусы зиккурата, на горы Среднего Атласа, – и вот уже на смену пальмам приходит холодный хвойный лес, и Мохаммед говорит: «Осторожно, звери», и сперва они ничего не видят, а потом Зора с воплем указывает на деревянную площадку, откуда на них невозмутимо, будто компания за чаепитием (или за dе́jeuner sur l’herbe[109]), взирают берберские обезьяны, или, по выражению Зоры: «Макаки!» Их компания осталась в Мхамиде, а сами они уже устроились в кожаных креслах с бокалами местного марка[110] под хрустальной люстрой, перед хрустальной панорамой в ароматном полумраке бара горнолыжного курорта. На ужин они ели пирог с голубиным мясом. Мохаммед сидит за барной стойкой с банкой энергетика. Свои берберские одежды он сменил на джинсы и рубашку-поло. Сегодня день рождения Зоры; через два часа, в полночь, – день рождения Лишь. Довольство и впрямь подоспело на более позднем верблюде.
– И все это, – говорит Зора, откидывая волосы назад, – все эти разъезды только для того, чтобы пропустить свадьбу бывшего?
– Он мне не бывший. И скорее чтобы избежать неловкости, – заливаясь краской, отвечает Лишь. Они здесь единственные посетители. Два бармена в полосатых водевильных жилетах, будто разыгрывая комическую сценку, шепотом спорят, кому идти на перекур. Лишь рассказывал Зоре о своих странствиях, и шампанское развязало ему язык.
108
Мусульманская средняя и высшая школа, готовящая служителей культа, учителей начальных школ и госслужащих.
110
Крепкий алкогольный напиток, который изготавливается путем перегонки виноградных выжимок.