Сзади – назойливое жужжание. К острову приближается еще одна моторная лодка.
– Артур, у меня возникла одна мысль, – говорит Карлос после ужина. Его помощники развели костер из кокосовых скорлупок и поджарили на нем парочку рыб-арлекинов, которых поймали на рифе. – Когда вернешься домой, я хочу, чтобы ты нашел все письма о школе Русской реки. – Карлос откидывается на расшитые подушки; на нем белый кафтан; в руках у него бокал шампанского. – От всех, кого мы знали. Больше всего меня интересуют самые крупные фигуры: Роберт, Франклин, Росс.
Лишь, провалившийся между двух подушек, с трудом выпрямляется и мысленно прикидывает: почему?
– Я хочу их купить.
Поверх мерного рокота стиральной машины прибоя доносятся громкие всплески; должно быть, какая-то рыба. Высоко в небе проглядывает сквозь дымку луна, проливая повсюду призрачное сияние и затмевая звезды.
Смерив Лишь пристальным взглядом, Карлос продолжает:
– Все, что у тебя есть. Как думаешь, много наберется?
– Я… Ну не знаю. Надо посмотреть. Пару десятков. Но это личные письма.
– А мне и нужны личные. Я собираю коллекцию. Они снова в моде, вся эта эпоха. Про них уже столько курсов в университетах. А мы были с ними знакомы, Артур. И тоже вошли в историю.
– Не думаю, что мы вошли в историю.
– Я хочу собрать все бумаги в одну коллекцию, в «Коллекцию Карлоса Пелу». Ими интересуется один университет; они могли бы назвать в мою честь крыло библиотеки. Роберт посвящал тебе стихи?
– «Коллекция Карлоса Пелу»…
– Звучит, да? Но без тебя она неполная. Ее бы так украсила любовная поэма от Роберта.
– Это не в его стиле.
– Или та картина Вудхауза. Я знаю, что у тебя туго с деньгами, – тихо говорит Карлос.
Так вот что задумал Карлос: отнять у него все. Он уже отнял у него гордость, отнял здоровье и душевный покой, отнял Фредди, а теперь отнимет и воспоминания, реликвии былых времен. И тогда от Артура Лишь не останется ничего.
– На жизнь хватает.
На особенно лакомой скорлупке пламя восторженно разгорается, освещая их лица. И лица эти уже не молоды, вовсе нет; в них не осталось ничего юношеского. Почему бы не продать все свои письма, памятные вещицы, картины, книги? Почему бы их не сжечь? Почему бы вообще не попрощаться с жизнью?
– Помнишь тот день на пляже? – спрашивает Карлос. – Ты еще тогда встречался с этим итальянцем…
– Марко.
– Господи, Марко! – смеется Карлос. – Помнишь, как он боялся сидеть на скалистом берегу и заставил нас перебраться к натуралам?
– Конечно, помню. Так я познакомился с Робертом.
– Я часто вспоминаю тот день. Конечно, нам было невдомек, что в Тихом океане бушует ураган, что на пляже опасно. Чистое безумие! Но мы были молодые и глупые.
– В этом я с тобой согласен.
– Я часто вспоминаю собравшуюся в тот день компанию.
В голове Артура Лишь мелькают обрывочные картины; на одной из них Карлос стоит на каменной глыбе, глядя в небо, мускулистый и подтянутый, а в заводи у его ног вытянулся его двойник. Кругом тишина, только шумит море и, посылая искры вверх по геликоиде, потрескивает пламя.
– Артур, я никогда не питал к тебе ненависти, – говорит Карлос. Лишь молча смотрит на огонь. – Только зависть. Надеюсь, ты это понимаешь.
Улучив момент, мимо них к морю семенит стайка крошечных прозрачных крабов.
– Знаешь, Артур, у меня есть теория. Выслушай меня. Она заключается в том, что наша жизнь – это наполовину комедия, а наполовину трагедия. И у некоторых людей выходит так, что вся первая половина их жизни – трагедия, а вся вторая – комедия. Взять хотя бы меня. У меня была хреновая молодость. Парень без гроша за душой приехал в большой город. Может, ты этого не знал, но, господи, как же мне было трудно. Я просто хотел куда-нибудь пробиться. К счастью, я встретил Дональда, но вскоре он заболел и умер – а я остался с сыном на руках. Сколько пришлось вкалывать, чтобы превратить бизнес Дональда в то, что я имею сейчас! Сорок невеселых лет.