– Подвигайся, – командует она, и я, закатив глаза, все же освобождаю ей место.
Андреа умеет мной помыкать так, как никто другой. Включая моих родителей. Единственным человеком, кто мог так же мной командовать, была Мика.
Нашей с Дре истории тысяча лет. Мы с ней дружим лет с четырех. Обо мне она знает почти все. Но между почти всем и всем лежит пропасть. Конечно, Дре тоже знала Мику. И любила ее, как родную сестру. Старшая сестра Дре, Тори, – та была даже лучшей подругой Мики. Иногда, глядя на Тори, я представляю Мику рядом с ней. Не ту Мику, которую я вижу сейчас (вечно четырнадцатилетнюю и все время в одном и том же желтом платье), а Мику, которой семнадцать, восемнадцать, девятнадцать лет. Дре знает, что значит для меня потеря Мики, пусть даже мы с ней это не обсуждаем. Но иногда мне хочется, чтобы она не знала обо мне так много, потому что, когда сильные чувства захлестывают меня, я тащу за собой и Дре.
Все мои друзья в курсе, что произошло в нашей семье, даже те, с кем мы на тот момент еще не были знакомы, которые и в глаза не видели Мику. Наличие мертвой сестры или брата – это то, о чем друзья перешептываются: беззлобно, но все же. Все непременно всё узнают. И тогда, глядя на меня, они видят еще и Мику. С тех пор как сестры не стало, Сет – первый человек, который существует совершенно отдельно от Мики и всего, что с ней связано.
– Где ты была все выходные? – спрашивает Дре. – Ты прямо без вести пропала! И в прошлые тоже! И даже не пытайся, – предупреждает она, грозя мне пальцем, – ублажать меня сказками, что у тебя с домашкой был хлопот полон рот. Я сама заносила ее тебе, так что прекрасно помню, сколько тебе задали.
– Ой, да я просто себя неважно чувствовала, – оправдываюсь я.
Дре картинно закатывает глаза, точь-в-точь как персонаж мультфильма:
– Ну-ну.
Я стараюсь удержаться от улыбки, но ничего не могу с собой поделать. Возмущение Дре неизменно вызывает у меня улыбку.
– Я серьезно! – говорю я.
Дре кидает в меня подушкой.
– Я знаю, что ты что-то скрываешь, просто не врубаюсь, что именно.
– Я честно тебе говорю, – уверяю я, а сама улыбаюсь во весь рот, как Чеширский кот. – Но знаешь, что я делала, когда болела?
– Что?
– Пересмотрела все восемь фильмов про Гарри Поттера.
– Да ладно! Без меня?
– Что значит без тебя? Мне казалось, ты слишком крута, чтобы смотреть Гарри Поттера.
– Нет такой крутизны, которая мешала бы любить Гарри Поттера.
– Тогда почему мы теперь никогда не болтаем про него? – спрашиваю я.
– Господи, да не знаю! Тебе известно, как я люблю Гарри! Мы можем разговаривать о нем, когда захочешь. Единственное, почему мы прекратили обсуждать эти книги, – это… – тут Дре умолкает.
По этой же причине я не разговариваю о музыке в семье. Потому что вышеозначенные темы навевают мне воспоминания о Мике.
И тут до меня доходит, почему я спокойно обсуждала Гарри Поттера с Сетом, но не с Дре. Потому что для Дре это больше чем книжки. Это воспоминания, которые напрямую связаны с Микой.
– Мы раньше ходили на киномарафоны в старом кинотеатре, – продолжает Дре. – Помнишь?
– Помню, – тихо отвечаю я. – Ходили. Тори с Микой брали нас с собой.
Дре не сводит с меня глаз.
– Я могу узнать, когда будет следующий такой марафон. Мы их сто лет не посещали!
Я выдавливаю из себя улыбку и киваю:
– Да, было бы прикольно.
Но нет. Без Мики – нет.
– Нам точно надо сходить как минимум на один большой киномарафон перед тем, как мы поступим в колледж, – говорит Дре.
Я переворачиваюсь на спину, испытывая облегчение, что тема разговора сменилась.
– С чего это ты вдруг заговорила о выпускном? Нам еще учиться и учиться.
– Да, но время пролетит, и не заметишь. Тори говорит, что последний год буквально проносится. И что нам придется брать от жизни все.
Я и так всегда стараюсь брать от жизни все.
– Поверить не могу, что это наше последнее настоящее лето, – говорю я.
– Что ты имеешь в виду? У нас и следующее лето будет. И прикинь, что я слышала? – Дре переходит на театральный шепот. – Я краем уха слышала, что и в колледже тоже бывают летние каникулы!
Я закатываю глаза:
– Ну, ты меня поняла! Это наше последнее школьное лето. На следующий год мы уже не вернемся осенью в школу Палм-Спрингс. И кто вообще знает, куда заведет нас наш путь?
– Хм. Я, кажется, знаю. В УКЛА. Как мы и собирались.
Но мы туда далеко не всегда собирались. Прежде у меня были другие планы.
– Папа хочет, чтобы я подала документы в японские университеты, – выпаливаю я.