Я бросал велосипед внизу, в безопасности у стоящей на отшибе гостиницы «Оуд-Беттс», и лежал так иногда часами. Иногда пел один жаворонок; иногда голос одного растворялся все выше и выше в небе, а другой только начинал подниматься. Порой, когда солнце выходило после дождика, бывало целое соревнование жаворонков.
В Лондоне даже на высоте моего этажа тишины нет. Даже в глубине 600-акрового парка я слышу шум движения со всех сторон и даже сверху. Но иногда утром я беру походный стул и иду в «утопленный сад» рядом с Оранжереей. Сажусь в один из просветов среди высоких лип и смотрю поверх цветных уступов на тихий овальный пруд. Среди кувшинок играют фонтаны, заглушая шумы снаружи зарослей. Вокруг нахально бегают белки и застенчиво — мышки. Голубь гортанно воркует у моих ног. И — в правильный сезон, в месяц, ровно противоположный нынешнему, — поют дрозды.
Сегодня я иду вокруг «утопленного сада» и вспоминаю разговор с Джулией. Наше фортепианное трио играло концерт где-то недалеко от Линца, и после мы вдвоем пошли в лес вокруг дома, в который нас пригласили. Это была ночь полной луны, и соловьи пели неистово.
— Роскошно, — сказал я. — Доницетти птичьего мира.
— Ш-ш-ш, Майкл, — сказала Джулия, прислонившись ко мне.
Соловей остановился, и Джулия сказала:
— Тебе не нравится?
— Это не моя птица. Ты любишь соловьев?
— Да.
— Это, должно быть, твои австрийские корни.
— О, не говори глупостей. Как насчет поцелуя? — Мы поцеловались и пошли дальше.
— Если это правда твоя любимая птица, я беру свои слова обратно.
— Спасибо. А твоя какая?
— Жаворонок, конечно.
— А, понимаю. «Взлетающий жаворонок»?16
— О нет — совсем не поэтому.
— Невзрачная пичуга...
— Ну твой соловей тоже не райская птица.
— Кажется, среди композиторов не так много красавцев, — сказала Джулия чуть погодя. — Шуберт был немного лягушкой.
— Но лягушкой, которую ты бы поцеловала?
— Да, — сказала Джулия, не колеблясь.
— Даже если бы это его отвлекло от творчества?
— Нет, — сказала Джулия. — Тогда нет. Но я не думаю, что это его отвлекло бы. Его бы вдохновило, и он бы закончил свою «Неоконченную».
— Верю, что закончил бы. Так что хорошо, что ты его не поцеловала.
Начинало накрапывать, и мы свернули к дому.
1.11
Когда я пробовался в квартет «Маджоре», Эллен спросила, как Джулия. Они были знакомы: наше трио и их квартет — оба тогда недавно сформировавшиеся — встретились на летней программе в Банфе в Канаде.
Я сказал, что мы потеряли друг друга из виду.
— О, как жаль, — сказала Эллен. — А как Мария? Замечательная виолончелистка! Я думала, вы втроем потрясающе хорошо вместе играли. Вы были созданы друг для друга.
— С Марией все хорошо, я надеюсь. Она по-прежнему в Вене.
— Грустно, когда вот так теряешь связь с друзьями, — пробормотала Эллен понимающе. — У меня однажды был школьный друг. Он был на год старше меня. Я его обожала. Он хотел стать стоматологом — дикая идея... О, это... Лучше сменить тему, да?
— Нет, совсем нет. Но может, начнем репетицию? Мне нужно в пять тридцать кое-где быть.
— Конечно. Ты мне сказал, что торопишься, а я тут разболталась. Извини.
Потерять из вида — из слуха, из запаха, из вкуса, из осязания. Недели не проходит, чтобы я не думал о ней. Это после десяти лет: слишком прочно впечатано в памяти.
После того как уехал из Вены, я написал ей, но слишком поздно. Она не ответила. Я писал снова и снова, в пустоту.
Я написал Марии Новотны, она ответила, что Джулия по-прежнему слишком расстроена и что я должен дать ей время. Мои письма мешают занятиям в ее выпускной год. Может, мне стоит сбавить пар. Мария, однако, всегда была больше подругой Джулии, чем моей. Они были знакомы до того, как я появился на сцене и столь неожиданно с нее сошел. Она не делилась со мной секретами и не давала мне надежды.
Когда Джулия закончила свой курс, она исчезла с лица земли.
Я написал в Высшую музыкальную школу, прося переправить мое письмо. Я так и не услышал от нее ничего. Я написал в ее родительский дом под Оксфордом — безрезультатно. Написал ее тете в Клостернойбург и не получил ответа. Написал Марии снова. Мария ответила мне, что она тоже ничего не слышала о Джулии. Однако она была уверена, что Джулии в Вене нет.
В конце концов, более чем через год после нашего расставания, раздавленный потерей, я позвонил ее родителям. Ее отец провел с нами день, когда был в Вене на конференции по истории. Он был поклонником Одена и взял нас с собой на небольшое паломничество в Кирхштеттен, маленькую деревеньку, где Оден провел свои последние годы. Вечером, уже в Вене, мы пошли на ужин и на концерт. Мы понравились друг другу сразу.