— О красоте Шиммери слагают сказки, но ни одна и близко не сравнится с реальностью! Я так рада, что очутилась здесь. Надеюсь навсегда остаться с вами!
Рико толкнул Хорама в бок и многозначительно подмигнул. Именно с Меланой связывал свои финансовые надежды архитектор счастья: она была самым дорогим и лакомым кусочком. Шаван требовал за Мелану двести пятьдесят эфесов. Славные тянули с покупкой до последнего дня, рассчитывая, что Гроза скинет цену. Но он не уступал, будто специально ждал Онорико с Хорамом.
Второй на помост вышла женщина лет тридцати — весьма зрелая, по меркам Запада. Тем не менее, шаван просил за нее две сотни, и причиною была пластика ее движений: томная, полная скрытой силы — тигриная. При такой любовнице даже печальный Хорам позабыл бы все горести! Звали женщину Элия.
Затем были две сестры — бойкие веселушки. Они вышли на помост вдвоем и пропели приветствие хором, словно намекая: две девушки — вдвое лучше, чем одна. Эту мысль Рико шепнул на ухо другу: если брать сестер, то только двоих сразу. Они чудно дополняют друг друга: одна выше — другая ниже, одна темненькая — другая светловолосая. Да и не разлучать же бедных сироток!
Последними шли темные лошадки. Девчонка из Дарквотера — совсем еще юная, лет пятнадцати, и вконец запуганная.
— Болотница!.. — презрительно бросил Тимерет. — Двух дюжин не стоит…
И вот, наконец, Низа. Вышла, молча стала, глядя в пол. Худая, смуглая, черные волосы, темные глаза… Отчего так врезалась в сердце Рико? Он не знал. Видел ее несколько минут — зашел как-то на шхуну Грозы, быстро оглядел девушек… И одну из них унес с собой. Низа словно уменьшилась в сотню раз и, крохотная, поселилась прямо в груди Онорико. Не так это было, как с женою. Ванесса-Лилит вызывала восторг, обожание, страсть, но всегда оставалась снаружи, вовне. А Низа — внутри. Малюсенькая, хрупкая. Ее — беречь и лелеять, как цветок фиалки…
— Не молчи, овца! Приветствуй господ! — рявкнул шаван.
— Я — Низа, — сказала девушка и больше ничего не смогла выдавить.
— Делайте, что умеете, — велел Гроза, и начались торги.
Как и обещал Рико, торги были зрелищны. Девушки исполняли свои роли, будто актеры в театре. Элия взяла в руки диковинный музыкальный инструмент, похожий разом на лиру и тыкву; две девицы хозяина чайной играли на свирелях. Они чередовали веселые мелодии с романтичными и чувственными. Когда музыка искрилась и играла, будто горный ручей, — сестры-западницы плясали, высоко подбрасывая подолы юбок. До того озорно у них выходило, что гости начинали хлопать в такт и радостно посвистывать. А когда звучала лирическая мелодия, Мелана пела — глубоко, сочно, искусно. Она прохаживалась между лож, поглядывая на господ, порою снижала голос, будто обращалась к одному из них. Казалось, Мелана чувствует превосходство надо всеми ними, даже — власть.
— Хороша, а?!.. — подмигнул спутнику Рико.
Иноземец словно впал в полусон от пения Меланы: лицо разгладилось, губы тронула улыбка светлой печали. Но вопрос Рико вернул купца к яви.
— Я не понимаю, — сказал Хорам. — Никак в голове не уложу!..
— Что тебя смущает, друг?
— Вижу, что девушки стараются. Они поют и пляшут с чувством, не из-под палки, а в охотку!
— Конечно! Ведь они хотят понравиться нам!
— Понравиться? Тем, кто смотрит им в зубы, как кобылам на ярмарке?! Неужели им приятно быть товаром?!
— Какой же ты невежа!.. Всякая девушка хочет быть любимой. А чтобы полюбили, нужно показать себя во всей красе!
Мелана остановилась возле них и окончила куплет, глядя в глаза Хораму. Тот отчего-то опустил взгляд. Мелана изящно поклонилась ему:
— Мне радостно петь для вас, господа. Печалюсь лишь об одном: летние ночи так коротки!
— Двести пятьдесят эфесов, — шепнул Рико купцу, но так, чтобы слышала и Мелана. Ей будет приятно знать, как дорого она стоит!
Хорам шикнул на него и сказал Мелане:
— Простите грубость моего друга!
— Какой вы, — улыбнулась девушка. — Верно, прибыли с Севера?..
Купец смутился. Мелана тронула его плечо и вернулась на помост.
Теперь они с Элией поменялись ролями: Мелана взялась за струны, а западница стала петь. Уже и не пахло любовной лирикой. Звучала баллада о семи кораблях — строгая и печальная, полная героизма. Элия не следила за мелодией, просто произносила слова нараспев. Но ровный с хрипотцою голос сочился затаенной, глубокой, страстной силой — столь могучей, что невозможно было удержаться на поверхности. Всякий, кто слышал, проваливался в глубину собственной души — иссеченной старыми шрамами, соленой от былых слез. Рико даже куснул себя за язык, чтобы не расчувствоваться при заказчике, а у Хорама в глазах блеснула влага.