— Нет, луна моя, ты не…
— Прочь из моего дома! Вон! Вон!!
* * *
— Здравствуй, Онорико. Что делаешь здесь?
Славный Хорам в обществе Низы сходил по ступеням, на нижней из которых сидел архитектор счастья. Дело шло к полудню, солнце нещадно пекло сквозь шляпу, выжимало пот из головы.
— Жду тебя, славный, — сказал Рико, поднимаясь на ноги. Отчего он сказал не «друг», а подобострастное «славный»? Кто знает. Может, дело в нижней ступени.
— Но зачем ждать? Ты мог подняться прямо ко мне.
— Да вот, устал с дороги, сел перевести дух…
На деле-то виноват был привратник, что не впустил Рико в гостиницу. Но доля вины лежала и на самом Рико: ему следовало придти тремя днями раньше, сразу после ссоры с Ванессой. Уже тогда ведь понял, что пойти больше не к кому… Теперь же, после трех ночей, где попало проведенных, Рико имел далеко не блестящий вид. У привратника были резоны хлопнуть дверью перед его носом.
Хорам, в противовес архитектору счастья, смотрелся красавцем: рубаха — белый шелк; шляпа — огромная, шире плеч, страусовое перо на тулье; пояс — широченный, с золотой пряжкой; штаны — тончайшей выделки замша. И Низа… до того хорошая, ладная, что смотреть больно, сердце щемит. Но Рико все же посмотрел и заметил одну штуку: вокруг девушки — будто невидимая ограда. Низа идет рядом с купцом, но не вместе с ним, а просто параллельным курсом. Ледяная стена выросла между ними сразу после торгов и до сих пор не истаяла. Прежде Рико порадовался бы этому наблюдению: у Хорама тоже не все ладно, даром что богач… но сейчас как-то еще тоскливей сделалось.
— Ты по делу пришел или по дружбе?
К такому вопросу, с каким явился Рико, следовало бы подойти издалека: взять купца под белу ручку, осторожно подвести… Но слишком уж яростно пекло в макушку солнце, и больно постыдной была тема: не выпали сразу — потом не решишься.
— Займи мне денег, славный.
— Сколько?
— Двадцать золотых.
Хорам присвистнул. Кивнул в сторону, где росли кипарисы, свечевидными тенями полосуя улицу:
— Отойдем с пекла.
Отошли, спрятались в тень. Славный Хорам сказал:
— Прости, Рико, я не дам тебе двадцать золотых.
— Десять, — быстро сказал архитектор счастья.
— Не в сумме дело. Я не ростовщик, чтобы давать в рост. А по дружбе не даю: хочешь лишиться друга — дай ему взаймы.
— Что ж, прости за беспокойство, — буркнул Рико и надвинул шляпу на глаза.
— Постой. Скажи-ка, зачем тебе деньги?
«Тебе какая разница?» — хотел ответить Рико, но сдержался. «Вернуть жену» — мелькнуло в уме, но и этого не сказал.
— Намечается одно дельце, и, между прочим, весьма выгодное. Хочу прикупить штуку, а после она принесет такие барыши, что долг отдам вдвойне и не моргну.
Низа смотрела в дорожную пыль, не поднимая глаз. Мужчин словно и не было для нее, а ее — для них.
Хорам сказал:
— Послушай-ка, друг Рико. Ты меня обучил, как ведутся дела на Юге, и я тебе весьма благодарен. А теперь позволь показать нашу северную манеру. Давеча я сказал: у нас принято говорить искренне — хотя бы иногда. Нынче настроение мое такое, что охота услышать твою искренность. В кои-то веки.
— Что ты, славный, я честен с тобою! — воскликнул Рико, но Хорам лишь отмахнулся.
— Ты выглядишь так, будто пару ночей провел не дома. Отсюда вопрос: ты поссорился с женою?
Рико отвел глаза.
— Она тебя выгнала? Сразу после торгов?
Рико поджал губы, но возражать не стал.
— За то, что мало денег принес? Не сумел продать… устроить прибыльную сделку?
Хорам покосился на западницу, но ей, как и прежде, не было дела.
— И за это тоже… — выдавил Рико.
— Чем еще ты провинился?
— Ляпнул глупость. Мол, хочу купить небесный корабль и продать императору.
Будь Хорам и Низа шиммерийцами, они бы сейчас покатились от хохота. Но они были иноземцы. Хорам поднял брови и рот открыл от удивления. А девушка… впервые в ее глазах блеснула жизнь: воздушная межоблачная синева.
— Небесный корабль?..
— Да…
— Он что, летает по небу?
— Летает…
— Какое чудо!
Хорам обернулся к Низе, перехватил взгляд. Девушка устыдилась восторга, что пылал в ее глазах, и погасла, закрылась холодной бронею.
— Летает, — повторил Рико. — Шар наполняют горячим воздухом, он расправляет бока и взмывает прямо в небо. Парит выше скал, весь город — как на ладони.