– С отчимами у многих бывают не самые простые отношения.
– Дело не в том, что он отчим, – резко говорит Бен. – Дело в личности. Он ужасный, мелочный тип, выскочка.
Мы сворачиваем на Чалкот-сквер.
– Ну, пожалуй, пойду на работу, – говорю я, чувствуя, что беседа зашла в тупик. – Была рада по…
– Сегодня вечером вы свободны?
– Сегодня вечером?
– Я был бы не прочь поучиться заплетать косички. Эмили все время просит какую-то рыбью косу.
– Может, французскую?
– Да-да, возможно. Мне кажется, вы в этом деле кое-что понимаете. Если вы научите меня, я заработаю очки у Эмили, и она станет чуточку счастливее.
Он упоминает ее имя без особых эмоций, и это меня неприятно задевает.
– Договорились. Это будет деловая встреча, а не свидание. – Ох, Полли, заткнись!
– Встретимся после школы? Приглашаю вас на лазанью… – картинным жестом он указывает на оранжевое блюдо-контейнер. – Вы окажете мне честь. Габриэла наготовила столько, что можно накормить весь юг Англии.
– С удовольствием. – Не уверена, что Габриэла возрадуется.
– Хорошо. Тогда до встречи. – Впервые за это утро он улыбается. Я улавливаю в этой улыбке намек на человека, скрытого за щитом одиночества.
7
Бен ведет меня в гостиную. Я таращусь на стильный камин, на коричневый кожаный диван с такими же креслами (у них такой вид, словно они только что куплены), на белые стены.
– Мне тут скучно, – хнычет Луи, моментально почувствовав, что эта квартира не предназначалась для детей. Никаких экскаваторов, грузовиков и коробок с игрушечными инструментами, никаких ковров, только девственные деревянные полы.
– Поиграй с Эмили, ладно? – предлагаю я, глядя на картину в виде гигантской оранжевой кляксы.
Эмили пятится от нас, словно мы прокаженные. За все время, пока мы шли из школы, она не произнесла ни слова. Я не представляю, что творится в ее голове. Возможно, и сама она тоже. Наверняка она испугана, и в голове у нее путаница, но она не может это выразить. Судя по тому, что я успела узнать о Бене, он едва ли в силах помочь ей, тем более что и сам скорбит о сестре.
– Эмили, ты хочешь почитать книжку? – спрашивает Бен так, словно читает инструкцию. – Или как-нибудь перекусить перед обедом? Сок? Телевизор?
Неудивительно, что они голосуют за сок и телевизор.
Я следую за Беном в белую кухню, где на столешницах нет ничего, кроме кофейной машины и музыкальной системы. В центре кухни островок с двумя стильными серебристыми стульями. Бен открывает холодильник, вытаскивает молоко и две коробки яблочного сока. Включает чайник.
– Чашку чаю?
– Спасибо, – отвечаю я, чувствуя себя немного неловко в этой квартире как с фешенебельной мебельной выставки. Луи с Эмили смотрят телевизор, пораскрыв рты, – очень похоже на двух золотых рыбок. – Стоит только заработать ящику, как они превращаются в зомби.
Бен протягивает мне кружку.
– Да, Эмили смотрит его слишком много, но я просто не знаю, чем еще занять ее. Она не играет в игрушки.
Игрушки? Какие игрушки?
Я видела тебя на собрании.
– Может, ее нужно показать консультанту? – продолжает Бен.
– Хм-м. Возможно.
Пожалуй, деньгами тут проблему не решить, сколько их ни швыряй. Но опять же, раз он не может с ней разговаривать…
Я обвожу взглядом кухню. Девочке нужен дом, наполненный любовью и радостью. Ей нужно понимать, что происходит. Я плохо представляю себе, как видит смерть ребенок. Взрослому страшно потерять мать или отца; каково же было Эмили? Ей необходимо, чтобы Бен говорил с ней о Грейс, чтобы оживить память о ней. Задает ли она вопросы, как Луи, спросивший меня про отца? Ему трудно понять, почему у него нет папы, если этот человек жив-здоров.
Сын отвлекает меня от этих раздумий, заявив, что ему нужно в туалет.
– Да-да. Вон там, за углом, последняя дверь направо, – объясняет Бен. Луи хочет, чтобы я его проводила, он всегда цепляется за меня, когда мы не дома.
Держась за руки, мы идем по коридору. Я, не удержавшись, бросаю быстрый взгляд в спальню Бена. Там велотренажер, двуспальная кровать, столик. Ни фотографий, ни вещей, которые сказали бы мне о нем хоть что-то. Эту квартиру трудно назвать домом; скорее это сцена, где актеры не выучили свои роли. Мы все живем в четырех стенах, которые могут наполняться смехом, надеждой, покоем, любовью и прочими эмоциями. В этих стенах живет печаль. А когда мы с Мэтью жили вместе, в стенах нашего дома обитал страх.
Все вместе мы едим лазанью (вкусно, спасибо тебе, Габриэла!) за круглым обеденным столом.
– Эмили, а потом Полли научит меня, как заплетать тебе косы, – с какой-то неестественной, натужно-пафосной интонацией говорит Бен. – Давай, ешь, ведь ты голодная. – Он берет вилку и принимается за еду.