Внизу у лестницы он встретил мать.
— Доброе утро, мама. — Он поцеловал ее в щеку. Такое теплое приветствие явно удивило ее. Похоже, он решил стать хорошим сыном, таким, какого она заслуживали.
— Доброе утро, Александр. Мы можем поговорить?
— Разумеется. — Он подал ей руку, и они прошли в его кабинет.
Его мать нервно ломала руки.
— Мне очень жаль, но я вынуждена сказать тебе это, — с очень серьезным видом произнесла она, — я должна. Одна из служанок сказала, что этим утром она видела мисс Тернер, которая выходила из твоей спальни в ночной одежде. Я не хочу вмешиваться в твои дела, но мисс Тернер незамужняя женщина и наша гостья. Мне больно упрекать тебя, дорогой…
Алек заулыбался:
— Тогда не надо. Мама, не волнуйся, я отношусь к мисс Тернер и ее репутации с величайшим уважением.
Она не успокаивалась.
— Слуги будут сплетничать. Я выговорила девушке за распространение сплетен, но не уверена, что слуги не будут шептаться между собой.
— Это будет недолго, — сказал он ей, широко, по-мальчишески улыбаясь. — Я намерен жениться на ней.
Глава 25
Это был один из переломных дней — рубеж, после которого порядок и уклад жизни резко меняется: уезжал Джон, со своим семейством. Даже Марианна, которая большую часть времени проводила в детской, с детьми, вышла, чтобы попрощаться с ними. Алек пожал кузену руку, понимая, как он обязан этому человеку. Если бы не Джон, Пенфорд за последние несколько месяцев пришел бы в упадок, и никто другой не мог бы так достойно пережить огромное разочарование. — Я очень благодарен вам, — сказал он.
Джон грустно улыбнулся:
— Не благодарите. Я не мог поступить иначе и делал это для своей тетушки.
— Я в долгу перед вами, и не только потому, что вы утешали и поддерживали мою мать.
— Уверен, вы поступили бы так же, если бы мы поменялись местами. — Джон слишком поздно понял, что он сказал, покраснел и отвел глаза.
Странно, но Алек не почувствовал себя уязвленным. На самом деле слова Джона можно было рассматривать как огромный комплимент, поскольку они выражали уверенность в порядочности Алека.
— Разумеется. Я надеюсь, что вы продолжаете считать Пенфорд отчасти и вашим домом. Ваша семья всегда может рассчитывать на радушный прием.
Джон откашлялся, ему все еще было неловко.
— Конечно, спасибо. До свидания, Алек.
Алек проводил его до поджидающего их семью экипажа, помог усесться тетушке и отступил, чтобы пожелать всем доброго пути. Карета тронулась. Его мать и Марианна вернулись в дом, но Джулия продолжала махать платочком, пока карета не свернула с длинной подъездной аллеи.
— Теперь в доме станет совсем тихо, — с грустью заметила она, когда кареты уже не было видно и только облако пыли обозначало ее путь. — Сначала Джон, тетя Хейз и Эмили, а скоро уедут Крессида с сестрой и бабушкой.
Алек улыбнулся про себя.
— И что? — проворчал он. — Тебе это не нравится? Джулия вздохнула:
— Да. Тебе бы тоже не понравилось, если бы ты чаще бывал дома. — Она повернулась и пошла к дому.
Алек не стал ее останавливать. В ближайшем будущем он собирался проводить дома гораздо больше времени и надеялся, что ему не придется скучать из-за отсутствия Крессиды. Он простоял на солнце несколько минут, испытывая удовольствие оттого, что он в своем любимом Пенфорде. Это его дом, сюда он приведет новобрачную, и здесь, Бог даст, будет растить своих детей. Он никогда не думал об этом раньше. Пенфорд не был ему настоящим домом, и до недавних пор он даже не помышлял о женитьбе. Теперь перед ним открывалась очень приятная перспектива. Он сделал глубокий вдох и заторопился — прежде чем встретиться с Крессидой, ему предстояло многое сделать.
Калли как раз вставала, когда Крессида проскользнула в их комнату. Сестра взглянула на нее ошеломленно, но ничего не сказала. Крессида была уверена, что грешные наслаждения оставили след на ее лице, но когда она посмотрелась в зеркало, то увидела, что оно лучится счастьем. Она выглядела на удивление хорошо для такого безнравственного поведения.
— Ты сегодня зайдешь к бабушке? — спросила ее Калли.
— Я захожу к ней каждое утро, — сказала Крессида. Сестра поджала губы.
— Мне показалось, что сегодня у тебя могут быть другие планы.
Крессида удивленно взглянула на нее и отвела взгляд. Ей стало больно.
— Скажи мне, — ровным голосом произнесла она, — ты можешь сказать, что я сделала?
— Нет, — помедлила с ответом Калли. — Не могу. Но у меня есть большие подозрения…
Крессида туфлей поводила по виноградной грозди на ковре.
— Я полюбила. Калли остолбенела.
— И провела с ним ночь.
— Ты… в самом деле… Крессида, ты понимаешь, что делаешь?
Она закусила губу, продолжая рассматривать узор на ковре. Калли одна знала о том, насколько далеко зашла Крессида с Эдвардом, и в ее вопросе слышалась тревога. Калли считала, что история повторяется, но она не знала Алека и не представляла, насколько он не похож на Эдварда.
— Мы договорились прогуляться во второй половине дня.
— С какой целью?
Крессида робко пожала плечами:
— Не знаю.
— Тогда я ничего не буду говорить до твоего возвращения. Я должна знать, как мне на это реагировать — ненавидеть его всеми фибрами души и послать мистера Уэбба отомстить за тебя или полюбить как брата?
Крессида покраснела, потом рассмеялась:
— Я надеюсь на второе! Улыбка сестры вышла грустной.
— Я тоже. Для твоего же блага.
Крессида позавтракала с бабушкой. Ей не сиделось. Они с Калли решили пока ничего не говорить бабушке, которая все еще была озабочена мыслями о помолвке Калли и не замечала ничего необычного в поведении Крессиды. Что скажет ей Алек на прогулке? Она не настолько самоуверенна, чтобы ожидать предложения руки и сердца, но он уже предложил ей остаться в Пенфорде. Ей следовало бы поехать с Калли в Портсмут, а не лелеять напрасные надежды. Однако уезжать не хотелось, а других вариантов не было. Что же еще он может сказать?
Чтобы не думать обо всем этом, она снова взялась за отцовский дневник. Захватив его, она отправилась в теплую, светлую оранжерею. Несмотря на ее усталость, расшифровка теперь продвигалась гораздо быстрее. Она больше не сомневалась, что ее отец был в лучшем случае ловким приспособленцем. Он продолжал описывать пребывание армии в Испании, но все чаще писал о преступлениях и проступках. Он никогда не называл имен, только придуманные им прозвища — например, офицера-шотландца он называл Сыч, а другого человека Еж.
Отец узнал, что Сыч изнасиловал испанского мальчишку, а Еж запускал руку в средства, предназначенные для выплаты жалованья. В результате часть денег оказалась в кармане отца — плата за молчание. Чем дальше она читала, тем тяжелее становилось на душе. Отца совершенно не мучила совесть, и к своей продажности он относился легко. Он не раз писал о своем осуждении тех или иных проступков, которое Крессида разделяла. Но ей было горько читать, с какой готовностью он, несмотря на это, брал деньги за молчание.
Калли, заглянувшая в оранжерею, чтобы предложить сестре вместе выпить чаю, поинтересовалась, насколько успешно у нее идут дела. Крессида знала, что сестра спрашивает больше из вежливости, чем из истинного интереса. Ей не хотелось ничего рассказывать Калли. После помолвки с Томом она была так счастлива. То, что Крессида узнала об отце, могло только огорчить и озадачить ее. Теперь Крессида понимала, насколько прав был Том, говоря, что дневник отца не принесет ей ничего хорошего. И, когда Калли ушла, даже подумывала о том, чтобы отложить его. Но он занозой сидел у нее в голове, хотя его содержание причиняло ей боль. Она продолжила работу, но решила, что после того, как прочитает весь дневник, сожжет все листы с записью расшифрованного текста.