Странные у них вообще установились отношения: чуть меньше, чем любовники, намного больше, чем просто друзья. Ни слова, ни намека не звучало на тему того чудовищного, оттолкнувшего и создавшего настоящую пропасть между ними — так, будто этого и не было никогда. Впрочем, о противоположном не упоминали тоже, словно те ослепляюще-сумасбродные вспышки являлись каким-то сном. Паша не пытался давить, устраивать разборки, что-то выяснять — понимал, что неуместно и несвоевременно. Но та волна внезапно обрушившейся на Иру заботы закружила бурлящим водоворотом, которому она не могла — не хотела — сопротивляться. Слишком много сил ушло на удержание равновесия после закрутившихся событий, чтобы еще и из-за такой ерунды ломать копья и спорить до хрипоты. Тем более что Ткачев ничего не требовал, ни случайным взглядом, ни брошенной невзначай фразой не давал понять, что чего-то от нее ждет, что она что-то ему должна — как-то совсем естественно, иронично и ненавязчиво у него все получалось. И впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, она, ожидая развязки затянувшейся истории, несмотря ни на что чувствовала себя такой защищенно-спокойной. Ни моментально слившийся эгоистичный, расчетливый Игорь, ни Глухарев, милостиво уделявший ей время между работой и пьянками с Антошиным, ни бесхребетно-ведомый Андрей не дарили ей и малой доли этого удивительного чувства, в котором она теперь просто терялась и таяла. Недолгие прогулки по парку; оставленный на столе в кабинете пакет с булочками и бумажный стаканчик еще горячего кофе с забавным рисунком маркером; внимательный взгляд на нее, морщившуюся и потиравшую виски, торопливое: “Ирин Сергевна, сейчас таблетку вам принесу”; встреча поздно вечером на парковке, выпавшие из рук ключи и не терпящее возражений: “Ирин Сергевна, давайте я поведу, вы вон уже на ногах еле держитесь”; сытный и вкусный завтрак каждый раз, когда, замотанный и уставший, оставался у нее на ночь… Сашка только многозначительно хмыкал, завидев в дверях неизменную широкоплечую фигуру, но явление дрыхнущего у них на диванчике в кухне “просто друга” никак не комментировал. Спеться они успели, что ли…
— Ирин Сергевна, может, вы все-таки домой? — Замер уже у порога, окинув встревоженным взглядом.
— Да нет, мне еще отчет надо успеть сделать. Ты иди, Паш, отдыхай. И завтра у тебя отсыпной, не забыл? — На долю секунды, а может только показалось, овеяло мягким теплом из уставшего взгляда; но уже в следующее мгновение начальница вновь уткнулась в бумаги.
***
От своей квартиры Паша как-то уже успел отвыкнуть: ночевки в отделе или у начальницы дома казались чем-то более реальным, нежели у себя. Разве что забежать переодеться и принять душ — в остальном делать ему здесь было совершенно нечего. Рабочие и не очень заботы мотали от места к месту, а перекусить можно было и по пути, так что запущенность родных стен на нервы не действовала. Но сегодня от перспективы полночи проворочаться на одинокой широкой кровати навалилась удушающая тоска.
Въедливый запах гари ударил еще на лестнице. Паша, бегом преодолев последние ступеньки, обалдело уставился на лестничную площадку — хлопья сажи, потеки воды, размазанные черные следы ботинок на плитках пола…
— Растуды твою туды! — выпалил, с трудом вдохнув задымленно-сырой душный воздух. Выпавшие из пальцев уже ненужные ключи укоризненно звякнули.
========== Часть 30 ==========
— Так что, Ирин Сергевна, я теперь фактически бомж, — подвел итог Паша, отметив, как между нахмуренных бровей начальницы пролегла нехорошая складка. И это ведь он еще не рассказал про многозначительную записку в своем почтовом ящике и описанных соседкой загадочных знакомых, подозрительно похожих на Горина и Самохина…
— Так! — С грохотом задвинула стул, застыла, неестественно-ровно выпрямившись. — И что это может быть? Спалился в тот раз на слежке? Или когда выяснял про запись? Или где-то еще?
— Вы это о чем? — попытка изобразить непринужденное непонимание провалилась с треском. Под прицелом пронзительно-холодного взгляда Ткачев моментально начинал чувствовать себя глупым школьником, безуспешно пытающимся скрыть свои проделки. — Откуда вы знаете?
— Ты, наверное, удивишься, но я сводки тоже читаю, — ядовито отозвалась Зимина. Устало вздохнула, быстро растрачивая запал. — Паш, что ты делаешь? — Невесомое, почти неконтролируемое прикосновение к плечу заставило вздрогнуть, но видеть ее глаз и того, что в них отражалось, Паша не мог. — Ты понимаешь, что подставился? Или думаешь, что они все идиоты и ничего не заподозрят? Да ты хоть понимаешь, что случится, если… — резко замолчала, будто захлебнувшись собственными страшными мыслями, опасаясь их даже просто озвучить.
Она что, и правда волнуется?
Дико. Невозможно. Нереально. И так леденяще-сладко в области солнечного сплетения, что трудно дышать.
Она за него волнуется?
— Ирин Сергеевна, — мягко накрыл тонкие, судорожно сжимающиеся пальцы своей ладонью, пытаясь заглянуть Зиминой в лицо, — ну им ведь сейчас совсем не до этого будет. Шилов, сами говорите, начал суетиться, его дядя-ФСБшник опять же… Им бы сейчас самим не спалиться, шкуру свою спасти, а не за своих мстить… Ирина Сергеевна?
Молчание. Только легкая дрожь в прохладно-напряженных пальцах.
Она даже не дышала, кажется.
— Убить бы тебя за твою самодеятельность, — встревоженно-сердито, растерянно-хрипло. — Мало мне головной боли!..
— Это вроде я за вас должен переживать, бояться и все в таком роде, — едва заметно усмехнулся Паша, в последний момент перехватывая готовую отстраниться начальницу. Рывком поднимаясь, обхватывая ее за талию, прижимая, жадно вдыхая исходящий от волос волнующе-вкусный запах. Вдруг до морозящего онемения где-то в груди стало страшно — страшно отпустить, страшно просто разжать руки, как будто с ней в тот же миг могло случиться что-то жуткое и непоправимое.
Он впервые так сильно боялся потерять женщину. Он впервые так сильно боялся кого-то потерять.
Он впервые так сильно чувствовал.
***
Запущенный механизм закрутился с невероятной стремительностью. Шилов, недоверчивый и подозрительный поначалу, не обманул ожиданий, вцепившись в дело мертвой хваткой: желание реабилитироваться в глазах начальства и задетое самолюбие, видимо, тоже сыграли немалую роль. Его влиятельный дядя “самых честных правил” тоже оказался весьма полезен для расследования, так что Ира надеялась: развалить “организацию” — вопрос времени.
Что еще немало радовало в сложившихся обстоятельствах — о ней и новых поручениях, кажется, забыли. Особых иллюзий Ирина не питала — у долбаного “командира”, полковника Груздева, вполне могло быть на нее что-то еще, о чем можно только догадываться. Но в данный момент именно он был той самой ниточкой, которая позволила бы постепенно распутать весь клубок, добравшись до самой верхушки, и обрывать раньше времени эту ниточку было как минимум неосмотрительно.
— Ну что, Ирина Сергевна, нас можно поздравить? — Паша щелкнул пультом — экран телевизора, мигнув синим всполохом, тут же погас. — Уже следака из СК закрыли, дальше только круче будет, походу.
— Угу, — рассеянно отозвалась Зимина, кажется, даже не вслушиваясь в его слова. Ткачев и сам понимал, что радоваться еще рано, но уж какой-то слишком загруженный вид был у начальницы. И догадаться о причине не составило труда.
— Ирин Сергевна, а оставайтесь сегодня у меня? — выпалил и тут же смутился, даже слегка покраснев. — Я в смысле… ну… новоселье отпразднуем… и вообще…
— А я думала, что тебя на работе уже успела достать, — впервые за весь вечер на губах Зиминой мелькнула улыбка. — А тут еще и соседями стали, вообще финиш.
“Да нет, это как раз самый натуральный старт”, — едва не брякнул Паша, сдержавшись в самый последний момент. Тот факт, что им теперь придется жить в одном подъезде, Ткачева вовсе не напрягал, даже наоборот — теперь не нужно было мчаться по ее звонку, если бы что-то вдруг случилось, не нужно было волноваться, как она добралась и добралась ли вообще… С талантом дорогой начальницы на ровном месте находить приключения на свои шикарные формы ее спокойное возвращение домой в нынешних обстоятельствах относилось к разряду фантастики. Но теперь он хотя бы на этот счет будет спокоен.