В 1960 году, к 15-летию со Дня Победы дедушку наградили орденом Красного знамени, чему он был очень рад. Он дожил до перестройки. Мама привозила ему газеты с разоблачительными статьями о сталинском времени и репрессиях. Он говорил: «А ведь я все это знал! Я это знал! Но партия не виновата». До последних дней жизни он свято верил в коммунистическую идею и говорил моей маме: «Эх, Наталка, жаль, что ты не коммунист!» Однако иногда мог пошутить и приговаривал:»«Крепка Советская власть», — сказал мужик и утер слезу кулаком».
Любовь Лаврова
***
Знаю только, что мой дядя, подправив документы, почти мальчиком ушел на войну и дошел до Праги. Мой двоюродный дедушка был ранен в одном из боев за освобождение Будапешта. Другие, четверо, остались вечно молодыми солдатами. Никогда в моей семье не говорили о войне, никогда. Погибших вспоминали между собой взрослые, но о войне ни слова. И не было иконостасов, а всего четыре награды — по две на каждого из оставшихся в живых, да еще бабушкин орден. К войне награда эта прямого отношения не имеет, но для меня она дороже всех медалей и орденов на свете: к началу войны у бабушки было пятеро детей, а спустя два года — семеро. Еще два сына стали нашими, поскольку их родителей съела война. Моя бабуля выстояла, выдюжила, смогла сохранить жизнь всем своим детям. В книжечке к ордену «Материнская слава» III степени стоит замечательная дата — 11 мая 1945 года.
Сайера Юсуфи
***
Бабушка была медсестрой где-то в боевых частях, понятно, что познакомилась с огромным количеством военных — в том числе, летчиков. Несколько влюблены были безумно, письма даже после войны писали. Один летал на ИЛе, но упоминать нельзя же было в переписке, где ты и чем занимаешься, так вот он писал бабушке: «Дорогая Роза, мы с Илюшей сейчас там-то, скучаем по тебе и ждем встречи».
А после войны, кстати, ни за одного из летчиков не вышла замуж.
Anna Konoplya
***
Моей бабушке было 4 года, когда началась война. И жила она со своей бабушкой и младшим братом в украинской деревне. Рассказывать про войну для нее означает рассказывать про свое детство — и она рассказывает. Рассказывает, как пришли немцы. Дедушку ее расстреляли сразу же как политработника — вывели из деревни буквально на пару шагов и выстрелили в спину. Отца взяли в плен и продержали до конца 44-го, после освобождения его отправили на подготовку, и на войну он то ли уже не попал, то ли попал под самый конец. Дядя был в армии и сразу пошел на войну — вернулся контуженный и не в себе, много пил, не поехал в Москву к жене, потому что считал, что не нужен он ей такой. И сколько она ни приезжала, ни звала, ни плакала — не вернулся. Много позже встретил женщину и стал жить с нею в Херсоне. Там и умер.
Рассказывала, как бабушка во время бомбежек прятала ее в печку и сама туда голову и плечи засовывала — что входило. А как-то раз в дом в такой момент зашел немец и чуть не лопнул со смеху. Мол, голову спрятала, а в попу стреляйте. И еще рассказывала, как мама почти в самом конце войны прорвалась к ним из Москвы наполовину поездом, наполовину пешком, под пулями. И как странно было называть мамой эту ставшую за военные годы чужой женщину, которой не было рядом все это время. А рядом был самый родной и близкий на свете человек, с которым вместе она пережила все ужасы войны, — ее бабушка.
Ганна
***
Моя соседка была фронтовым шофером, она 1924 года, скоро будет 91-й день рождения отмечать. Так она только недавно начала кое-что рассказывать о войне, да и то, в основном, какие-то смешные моменты — как ее подруга Маша пришла в авиационный полк со швейной машинкой, да так потом всю войну с этой машинкой и прошла.
Людмила Ваганова
***
Мой дедушка, Дубченко Иван Яковлевич, воевал на Воронежском фронте. Был пехотинец, войну окончил рядовым. О войне рассказывал мало. Говорил, что очень хотел домой, где его ждали жена и четверо детей.
Другой дедушка, Трапенок Григорий Акимович, и бабушка, Трапенок Меланья Лаврентьевна, всю войну были партизанами. Дедушка был командиром партизанского отряда, награжден орденом Красной звезды (партизанили в белорусских лесах, р-н Березино). Сохранилось немного воспоминаний, которые знал мой отец. Вообще люди, прошедшие войну, мало об этом рассказывали, потому что было тяжело об этом вспоминать. Помню, что дедушка вроде как и хотел нам рассказать о войне, но у него на глазах всегда появлялись слезы — поэтому мы знаем совсем немного.