Выбрать главу

   Мы справимся с уздой!

   Когда ты трусость победишь,

   И сгинет ужас дикий...

   Тогда паришь ты выше крыш,

   Богов считая лики!

   Придет Олимп, зажжет огонь,

   И будет свет лучистый...

   Но слабого герой не тронь,

   Клиента окулиста...

   Кто топчет мелкого червя,

   Тот сам ничтожен сердцем!

   А страсть великая моя,

   Под хвост две щепки перца!

   Короче Белобог приди,

   Я стану Аполлоном...

   Мы зачеркнем, пером нули,

   За нами миллионы!

  И с каждым ударом мускулистого, похожего на Геркулеса мальчишки кто-то падал. А персы бухались на колени истошно вопили о пощаде.

   Столица Парфии пала, и над ней теперь развивался Римский флаг.

  Пленные пали ниц и целовали изящные следы босых ног мальчишки-божества, который творил подвиги Геракла.

   Джим Хокинс взял в свои сильные руки ключ от Азии и подошел к императору Юлиану. Тот поблагодарил наследника и передал ему обратно, произнеся: "Слава Аполлону".

   Юлиан строит новую столицу. Джиму Хокинсу тоже стало рисовать воображение все как бы немного ускоренно, вроде киноленты... Вот он опять встретился императором Юлианом. Парфянской царство, от которого у римлян было столько проблем повержено, и Юлиан которого уже называли Великим решил восстановить Вавилон.

   Появление Джима Хокинса названного сына императора и того считали сыном Аполлона было воспринято римлянами как знамение богов.

   Перед мальчишкой весталки сыпали розовые лепестки. Джим попирал их босыми, с мозолистой подошвой ногами, и гордо выпятив грудь, шествовал словно триумфатор. Голые пятки приятно щекотали лепесточки, и настроение от этого поднималось. Юлиан пожал мальчишке его мозолистую от ратных трудов руку, произнеся:

   - О мой сын! Я велел из сокровищ, захваченных у парфян отлить тебе золотую статую вставив изумруды вместо глаз! Раз ты сын Аполлона то подобен самому Богу красоты и ратного искусства!

   Джим Хокинс скромно ответил, скрестив руки на мускулистой груди, сильного подростка:

   - Я всего лишь подобен богу, будучи человеком!

   Юлиан кивнул сильному, действительно подобному Аполлон в отрочестве мальчишке и объявил:

   - В твою часть и честь начала возрождения Вавилона устроим гладиаторские бои!

   Джим искренне произнес:

   - Меньше крови! Наши боги требуют не жертв, а мужества и отваги!

   Юлиан с этим согласился:

   - Да будет так! Но те парфяне, которые не смирились должны погибнуть в гладиаторских сражениях, чтобы не причинить новых бед Риму!

   Джим Хокинс-младший ответил на это:

   - Пусть их участь решат боги! Только пускай в этих не участвуют женщины и дети!

   Юлиан двусмысленно ответил:

   - Те, кто не опасен нам участвовать в пляске смерти не будут!

   Статуя отлита Джиму Хокинсу был даже повыше, чем натуральная величина, а изумрудные глаза горели. В руках мальчишка-божество держал два меча со стальными лезвиями и с рукоятками украшенными рубинами. Рельефные мышцы вполне соответствовали оригиналу.

   Потом был роскошный пир и уже во время пиршества устроили первый гладиаторский бой. Сражалось двое тщательно вымытых и смазанных маслом парфян. Они накинулись друг на друга с мечами. Более крупный пропустил несколько ударов меча в грудь и живот, рухнул на песок. Схватка оказалась скоротечной и почти все римляне недовольные подобным исходом наклонили палец вниз - добей его! Джим Хокинс воздержался. Ему не хотел выглядеть ни жестоким, ни милосердным.

   Парфянин без зазрения совести заколол своего соотечественника. На этом собственно говоря гладиаторские представления и закончились. Лишь к концу пира, когда Юлиан подобно Нерону исполнил песню, снова вызвали на ристалище воинов. На сей раз дралось два подростка.

   Они сражались достаточно долго, причинив друг другу множество ран. И под конец, совершенно изнемогая, пробили мечами друг другу грудь и замерли.

   Юнга Джим, топнул босой ногой, недовольно заметил:

   - Ты отец обещал, что не будет в гладиаторских поединка детей!

   Юлиан решительно ответил, стукнув кулаком по столу:

   - А это и не дети! Им уже по четырнадцать!

   Подобный исход вызвал определенное разочарование у римлян, и они освистали умерших поединщиков.

   Джим не стал возражать. Он и сам не считал четырнадцатилетних детьми. Если пацан уже может с женщиной, значит он не ребенок!

  Да и в те времена в такие годы в Гаскони и женились и выходили замуж. Античность и средневековье - суть одно!