Мы справимся с уздой!
Когда ты трусость победишь,
И сгинет ужас дикий...
Тогда паришь ты выше крыш,
Богов считая лики!
Придет Олимп, зажжет огонь,
И будет свет лучистый...
Но слабого герой не тронь,
Клиента окулиста...
Кто топчет мелкого червя,
Тот сам ничтожен сердцем!
А страсть великая моя,
Под хвост две щепки перца!
Короче Белобог приди,
Я стану Аполлоном...
Мы зачеркнем, пером нули,
За нами миллионы!
И с каждым ударом мускулистого, похожего на Геркулеса мальчишки кто-то падал. А персы бухались на колени истошно вопили о пощаде.
Столица Парфии пала, и над ней теперь развивался Римский флаг.
Пленные пали ниц и целовали изящные следы босых ног мальчишки-божества, который творил подвиги Геракла.
Джим Хокинс взял в свои сильные руки ключ от Азии и подошел к императору Юлиану. Тот поблагодарил наследника и передал ему обратно, произнеся: "Слава Аполлону".
Юлиан строит новую столицу. Джиму Хокинсу тоже стало рисовать воображение все как бы немного ускоренно, вроде киноленты... Вот он опять встретился императором Юлианом. Парфянской царство, от которого у римлян было столько проблем повержено, и Юлиан которого уже называли Великим решил восстановить Вавилон.
Появление Джима Хокинса названного сына императора и того считали сыном Аполлона было воспринято римлянами как знамение богов.
Перед мальчишкой весталки сыпали розовые лепестки. Джим попирал их босыми, с мозолистой подошвой ногами, и гордо выпятив грудь, шествовал словно триумфатор. Голые пятки приятно щекотали лепесточки, и настроение от этого поднималось. Юлиан пожал мальчишке его мозолистую от ратных трудов руку, произнеся:
- О мой сын! Я велел из сокровищ, захваченных у парфян отлить тебе золотую статую вставив изумруды вместо глаз! Раз ты сын Аполлона то подобен самому Богу красоты и ратного искусства!
Джим Хокинс скромно ответил, скрестив руки на мускулистой груди, сильного подростка:
- Я всего лишь подобен богу, будучи человеком!
Юлиан кивнул сильному, действительно подобному Аполлон в отрочестве мальчишке и объявил:
- В твою часть и честь начала возрождения Вавилона устроим гладиаторские бои!
Джим искренне произнес:
- Меньше крови! Наши боги требуют не жертв, а мужества и отваги!
Юлиан с этим согласился:
- Да будет так! Но те парфяне, которые не смирились должны погибнуть в гладиаторских сражениях, чтобы не причинить новых бед Риму!
Джим Хокинс-младший ответил на это:
- Пусть их участь решат боги! Только пускай в этих не участвуют женщины и дети!
Юлиан двусмысленно ответил:
- Те, кто не опасен нам участвовать в пляске смерти не будут!
Статуя отлита Джиму Хокинсу был даже повыше, чем натуральная величина, а изумрудные глаза горели. В руках мальчишка-божество держал два меча со стальными лезвиями и с рукоятками украшенными рубинами. Рельефные мышцы вполне соответствовали оригиналу.
Потом был роскошный пир и уже во время пиршества устроили первый гладиаторский бой. Сражалось двое тщательно вымытых и смазанных маслом парфян. Они накинулись друг на друга с мечами. Более крупный пропустил несколько ударов меча в грудь и живот, рухнул на песок. Схватка оказалась скоротечной и почти все римляне недовольные подобным исходом наклонили палец вниз - добей его! Джим Хокинс воздержался. Ему не хотел выглядеть ни жестоким, ни милосердным.
Парфянин без зазрения совести заколол своего соотечественника. На этом собственно говоря гладиаторские представления и закончились. Лишь к концу пира, когда Юлиан подобно Нерону исполнил песню, снова вызвали на ристалище воинов. На сей раз дралось два подростка.
Они сражались достаточно долго, причинив друг другу множество ран. И под конец, совершенно изнемогая, пробили мечами друг другу грудь и замерли.
Юнга Джим, топнул босой ногой, недовольно заметил:
- Ты отец обещал, что не будет в гладиаторских поединка детей!
Юлиан решительно ответил, стукнув кулаком по столу:
- А это и не дети! Им уже по четырнадцать!
Подобный исход вызвал определенное разочарование у римлян, и они освистали умерших поединщиков.
Джим не стал возражать. Он и сам не считал четырнадцатилетних детьми. Если пацан уже может с женщиной, значит он не ребенок!
Да и в те времена в такие годы в Гаскони и женились и выходили замуж. Античность и средневековье - суть одно!