Кстати, сзади:
— …твою мать??? это ж бу…
Искать!
Искать!
И плевать, что непроходимый лес противится дубами по лбу и берёзами в лоб! И по боку, что луна спряталась в складках листвы и думает, что это есть повод не осветить мне путь к сладкому сну! И без разницы, что я подвернул ногу — правую, или нет, левую, или всё-таки правую? — и без разницы, что я хромаю на обе лыжни! Ведь я…
— Я найду!
Уже нашёл.
Полянка.
Пейсатая полянка, симпатичная. Полянка что надо. И ноги есть куда положить, и спину, и голову, и жо… с пупком.
Сплю… Я уже сплю…
Космос, заполненный жужжащими вертолётами, или смеющимися ангелами — с рожками и копытами?
А потом мне приснился сон:
— Поле Крестов, — экскурсовод, примечательный носом с кровавыми язвочками, оборачивается к школьникам. — Вы слышали о Поле Крестов? Хе-хе-хе?
Класс заворожено кивает: слышали. Как-никак это обязательная экскурсия в Чернобыль: с осмотром дырявых саркофагов, лабораторной работой по замерам уровня радиации и, конечно, посещением местных достопримечательностей — зоопарка мутантов и Поля Крестов.
Мы смотрим на стеклянную после второй аварии, часто истыканную равнину — кресты: перекошенные, чёрные, серые, с Иисусами и без — разные! — слышали, а теперь и увидели.
— Почему?! Как? — перепуганный толстячок Андрюшка Клячко, бессменный объект задрочек и астматик, чувствует за всех — прыщавый голос ошарашенной толпы.
— Никто не знает. Каждый день распятия вырубает очередная бригада смертников, но на утро, хе-хе-хе… — руки, усердно чесавшие нос, оттопыриваются в стороны. — На утро, хе-хе-хе, опять двадцать пять.
— А зачем смертники?..
— Надо же пропалывать? Прореживать? Обновлять? Надо. Это как сад: Поле. Здесь каждые полчаса экскурсия. Вот будете плохо себя вести…
— Дети, смотрите внимательнее и запоминайте детали, — властный голос Надежды Эрнестовны обрывает угрозу экскурсовода. — В понедельник мы будем писать изложение…
Будем писать изложение, обязательно будем, но не сейчас. Сейчас я…
Сплю. Я всего лишь сплю.
— Твою мать!! — кто-то кричит. Громко. Над самым ухом. Моим голосом кричит, моим языком ворочая, моими губами — моё ведь тело боль почувствовало. Сегодня просто наступательная ночь какая-то: то я наступлю на кого-нибудь, то на меня. Сейчас вот на меня. А это неприятно. Когда на меня. Лучше уж, когда я. А другому неприятно. И тогда мне приятно, что мне не неприятно, хотя, конечно, при этом мне и неприятно, что другому неприятно. Но лучше другому. Чем мне.
Перемотка. Повтор:
— Твою мать!!! — на меня наступили наглейшим образом: на бедро чуть выше колена. Я знаю: это происки врагов. Я ушёл, пресытившись развратом и злоупотреблением алкоголя, я покинул суетный мирок-у-костра, дабы уединится на отдалённой поляне, незапятнанной осколками бутылок, где и возлёг с целью медитации и успокоения в концентрированном здоровом сне. Но мне не простили столь откровенный бунт против общества, погрязшего в меркантильности и пороках. Нашли! Выследили! И мало того: решили затоптать!
Спящего!
Вот же суки!
Перемотка. Повтор:
— Твою мать!!
Тень резво отпрыгнула и спряталась за другую, габаритней. Та, другая, наклоняется к моему лицу и клацает зажигалкой:
— Ба, да это же Шура!
— Костик, ты што ли?
А ведь действительно Костик. Шаман наш: камлания под «Альминской долиной» и выведение из бодуна на дому. Он же — незабвенный автор несравненной надписи на створках лифта в подъезде Дрона «I dont like fish bekos fish is fakin vote» — чёрным маркером по голубому пластику. Кстати, в этом крике души отразилось не только жизненное кредо Шамана, совмещающее в себе абсолютное незнание английского и таблицы умножения, но и глобальнейшее презрение ко всем фазовым состояниям аквавиты — к карасям в частности. Данная фобия, по моим наблюдениям, произрастает из генетического неприятия всего, что по градусному эквиваленту уступает пиву, как точке отсчёта этико-моральных ценностей.
— Я. А позвольте вас спросить, Шура, шо вы здесь делаете?
И откуда в нём столько скепсиса, а?
— Я отдыхаю. А вот какого хека вас сюда принесло?!
— Отдыхаешь?
Оп-па, это что-то новое, мне уже не доверяют.
— Отдыхаю. Нашёл себе, понимаешь, полянку укромней, от тебя подальше. И залёг.
— Полянку?
— Полянку!
— Полянку?
— Полянку!