— Мама, всем чаю! Это мои друзья!
Уходит на кухню. Она, наверное, всегда уходит на кухню, я уверен, она полжизни провела на кухне. И родилась на кухне, и…
Кабана уронили на диван. Стена над диваном увешана вырезками из «Огонька»: цветные репродукции икон. Много репродукций. Кабан переворачивается на спину:
— Ебать, ну не хуя себе хуйня с крылышками!! Это ангелы или вертолёты?! — он тянется, хватает рукой, подносит к глазам. — А-а, ангел…
И высмаркивается в бумажку.
От Дёниса мы ушли — Катя наотрез отказалась пить чай…
— Кабан, вставай.
— Слон, иди на хуй! Иди на хуй, Слон, не заёбуй! Ебать-колупать, я уделанный, ну ни хуя себе!
— Ты шо дурной?! Шо ты орёшь?! Ты не дома! Шо ты материшься?!
— А я как гавно: вы меня не трогайте, а я вонять не буду!
Дёнис остался дома — мама не пустила.
Примерно год спустя он будет выбирать себе «кожу» на Барабашке и внезапно ослепнет. Посреди Вавилонского Столпотворения. Один в толпе. Совсем один.
— В сторонку! В сторонку!…
— Куда прёшь?! Ты шо слепой?!
— Мужчина, смотрите рубашечка прямо как на вас сшитая!
— Помогите…
Над ним будут издеваться — ему не поверят: глаза нараспашку — и не видишь?! Не смеши мои тапки, милейший.
— Извините… вы не подскажите, как к метро дойти?..
Ему показывали рукой…
Проснулся я в нашем любимом детском саду возле военкомата. На лавочке.
Рядом досматривали сны остальные участники культпохода. Привлекал внимание натюрморт на столике: недопитая бутылка «Старорусской», бутылочка с прозрачной «Кока-колой» — новое поколение выбирает!.. — горка Костярыных лопушков термообработанных и пустая пачка «ватры».
Как раз для проходящего мимо патруля натюрмортик. Типун мне на писюн…
Поднялись. Теперь сидим в лесополосе, отделяющей тракторный завод от жилых домов. Деревья должны защищать народ от выбросов вредных для здоровья. Но я с детства хорошо запомнил истину: снег бывает не только белым, но и красным, и чёрным. Тогда завод работал — и деревья не могли защитить даже снег, не то что людей. Сейчас ничего не дымит — деревья ломаются от ветра и умирают.
Мы сидим на трупах.
Я пытаюсь разжечь огонь.
Что такое болт и как с ним бороться.
Доверимся Пелевину: «Кока-кола» нам поможет. Пробку зубами нафиг, скрежет керамической эмали по стеклу. Поебать, всё равно передние вставные: настоящие в драке вынесли. В детстве.
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло! — выдрал наконец-то пластмассовую затычку, поливаю колой палочки, зажжённая спичка падает…
Боже, почему вы не видели глаза Амбала в тот момент?! Я многое отдал бы за вернуть его взгляд хотя бы на миг. Его взгляд — это наши слёзы и морщины от улыбок в чашке остывшего чая, это грязь низменных чувств и прибой ненависти, это тропические острова и айсберги в Гольфстриме изменчивых надежд, это…
Жаль, Вы не видели глаза Амбала:
— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТТТТТТТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Поздно: ацетон вылит, вспышка, огонь.
Его любимый ацетон вылит. Его обожаемый ацетон горит.
Слёзы.
Ветал берёт гитару и затягивает реквием — «Дальнюю дорогу»:
— ТАМ, НА ПОРОГЕ ВЕСНЫ… — я плачу вместе с ним.
— ГДЕ КАЛЬЯН НАДЫШАЛ В ТЕМНОТЕ… — я смеюсь рядом, моя измена скалится из тёмных углов, зараза, тварь, мешает жить.
— ЛЕЗВИЯ БРИТВ И ТРЕВОЖНЫЕ СНЫ… — Амбал, ты, наверное, предупреждал. А я не понял тебя, тупо не понял. Не вдуплил, не въехал. Прости меня, я на коленях, ты же видишь, ты должен простить меня, я знаю!!
— ТЁМНЫЕ КОМНАТЫ — НА КОРТОЧКАХ Я… — я на коленях, Веталя, на коленях. Поздно. Слишком поздно. Нежданные гости дарят ненужные подарки. Мне — дальнюю дорогу. И тебе.
— ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА — МОРФИЯ СОН… — мне больше нечего.
— ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА — МОРФИЯ РАЙ… — мне больше незачем.
— ВСЯ ЖИЗНЬ НА ИГЛЕ… — мне больше… и меньше…
— ПО КАПЛЕ В РУКЕ… — Господи, это всего лишь мои слёзы, Господи!!
ЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМЗАЧЕМ!!!!!!!!!!!!
Будь ты проклят.
…выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…
Сегодня просто праздник какой-то: народу на улицах — не протолкнуться.
И возбуждённые все какие-то: глаза горят и суета сует.
Бегают, мечутся. Чего бегают? зачем мечутся? — всё решено, можно расслабиться, даже нужно — вряд ли такой шанс ещё представится: МОЖНО БОЛЬШЕ НИ О ЧЁМ НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ.
Я допиваю четвёртую бутылочку пивасика и топаю дальше: меня, знаете ли, обычно тянет после пары литров побродяжничать по ленинским местам, хлобыстнуть где-нибудь во внедомашних условиях светленького на разлив. Заглядываю в бар — никого, наливаю в кружку ноль пять кегового, слегка, но в меру разбавленного.