Но Тоху другое интересует:
— А вы, молодые люди, кто будете? Адвентисты седьмого дня? Или так, пятидесятники?
— Мы…
— Понятно, — обрезает Тоха. — А как вы относитесь к концепции ада?
— Мы…
— Понятно, — не даёт расслабить булки Тоха. — Дело в том, шо…
Далее следует обстоятельная лекция — хорошо поставленным голосом! — о том, что в таком-то году такой-то папа римский на таком-то соборе в таком-то Авиньоне коренным образом пересмотрел концепцию ада. И вообще, понятие «Сатана» и всё, иже с ним связанное, появились в христианстве относительно недавно — в Эпоху Возрождения. А насчёт христианства «взагалі» — так это ж, дети мои, не более чем недообрезанная секта иудаизма, чего и вам желаем…
Бомбит Тоха долго и конструктивно: фактами и датами совсем извёл проповедников. Глядят они на Тоху как пилигримы, дохромавшие до Гроба Господня — вроде вот она, Святыня, из-за которой ноги о пески до костей стоптаны, из-за которой муки и лишения принять пришлось, и сарацинские клинки клеймили смертью попутчиков, и жажда вспухала чёрствым языком во рту… А каменюка, бля, каменюкой! Немного обтёсанная, круглая церквушка. И стоило из-за этой срани в такую даль переть?!
— А вы, — мальчик не выдерживает надругательства, — вы… вы хоть во што-то верите?!
— А как же, — парирует Тоха, — конечно верим. Тяжело щас, знаете ли, без Хозяина.
И достаёт из-за пазухи перевёрнутый крест и пентакль. На верёвочках. Тоха как раз недавно основательно на блэк подсел. И я не растерялся, решил подыграть: вывалил из-под черноты одежд свой цепной череп. Который за меня думает. Doom-ы горькие.
Ребятки аж в лице изменились: рожи моментально нашенскими семидесятилетними генами обозначились. Сорта эдак третьего. Не брак который.
Ну, не смог я удержаться, не смог — и всё тут:
— Отойдите! Не мешайте правоверным кришнаитам отрывать крылышки паукам! Это нелегко, когда зрачки заплёваны тампоном в юбке! Мне же глаза мозолит ваше декольте минус первого размера, мадам! Мадам, вам необходимо кушать много капустки! Отойдите, я стесняюсь отбрасывать на вас тень!
Они и отошли. Наутёк.
А мне стало стыдно. Вздыхаю — лицемерно:
— Блажен, кто верует. Юродивых обижать грешно.
Но Тоха неумолим:
— А нехуй перебивать!
Как дела? Нормально, а у тебя? Отлично. Кого видел…
— А знаешь, чей это? — кивок на постамент.
— Знаю. Ленин. Памятник вождю. Институтский, или к муниципалитету приписан. — Подумав немного, добавляю: — Вечный Студент.
— Не-а, — Тоха мотает щелкалом, — это памятник Вечному Панку.
Морщу лоб — так я похож на умного.
Тоха смеётся:
— Ты Панка знаешь?
— Твоего одногруппника?
— Ага.
— Знаю, — ещё бы не знать эту местную достопримечательность: зубной пастой выставленный дрэд и грязнючие джинсы в тон никогда не мытым рукам. Кстати, здороваться Панк обожал: подолгу не отпуская ладонь жертвы, похлопывал по плечу — измарывал собеседника неимоверно. А зная чистоту его пальчиков, которыми он, шокируя преподов, регулярно ковырялся в соответствующем месте… н-да…
Как-то Тоху посетила блажь: вот мы в Политехе учимся, значит, учимся, а ещё ни разу не бродили по Пушкинской, пиво разбавляя чипсами. Это ж непорядок! Надо срочно что-то предпринять!..
Пушкинская.
Дефилируем. Живые манекены на асфальтовом подиуме. Тоха, Панк и я.
Пивом булькаем, чипсами хрустим.
Я по привычке лужи не замечаю, обмакиваю стопы, смываю чужые следы со шнурков. Тоха рассматривает девушек и, тактично извиняясь, сшибает бабушек. Панк вообще ни хрена понять не может: на какой он планете? и шо здесь, мать, происходит? — он с утра употребил семян дурмана и теперь в астрале.
И надо ж было очередной бабульке вывернуться из-под Тохи и выбить шелестящую упаковку?! — чипсы равномерным слоем упали в грязь. Прохожие сразу старательно втоптали псевдокартофель поглубже, чтоб наверняка. Но Панк не растерялся — не пропадать же добру?! — плюхнулся посреди тротуара: глоток пивка и выковырять чипсу из почвы, глоток холодненького и хруст земли на зубах, глоток светленького и, тихонько сдувая песчинки, всмотреться в иероглифы непрожаренностей — ну, чем пацан не археолог?!
На уговоры Панк не реагировал: пиво и раскопки поглотили органично наслоились на приход от дурмана.
…запрятанный за углом
убитый помойным ведром
добровольно ушедший в подвал
заранее обречённый на полнейший провал
УБЕЙ В СЕБЕ ГОСУДАРСТВО…
Мы уходили дальше. Панк сидел, сияя честной улыбкой, дурашливый возле благоразумных иномарок, вялый между длинных ножек в мини, абсолютно апатичный на скоростном хайвэе неотложных дел. И при этом безумно высокопарный и символичный.