Мимо проезжали-проходили, переступая и глядя искоса.
Они не понимали.
Они презирали.
Они боялись.
Панк пил.
Панк ел.
И ничего больше…
— Ты Панка знаешь?
— Знаю, — ещё бы не знать эту местную достопримечательность.
— Мы как-то выпили… немного. А пацаны к Панку: «Тебе слабо посрать возле памятника Ленину?! Какой же ты панк, если не посрёшь возле памятника Ленину?! На большой перемене?!» А Панк подпитый: «На шо спорим?» «На бутылку водки!» Поспорили. Руки перебили. И давай, шоб было чем, Панка кормить: пирожными, булок купили, хот-дог. А дальше, ты знаешь, большая перемена…
Да, я знаю. Полчаса свободного времени. Некоторые используют эти тридцать минут весьма непродуктивно: точат по закуткам домашние бутеры, тратят деньги на пирожки с картошкой, лакают в институтских забегаловках чай, кофеин и лимонад. Жрут, короче. Чтоб было чем дома погадить. Я, если есть мани, пью пиво, если в карманах локальный экономический кризис — не пью. С друзьями общаюсь. Вот, например, как сегодня с Тохой. Место встречи — возле Вечного Студента. Это старая местная традиция. Вот и сейчас стоим, а вокруг народ радостный: своих увидели — мальчики за руки хватаются, девочки обмениваются губной помадой, типа целуются, лесбиянки. Тусня человек в двести. Обычно больше, когда тепло.
— Большая перемена, не протолкнуться. Через толпу рулит Панк. Все расступаются: пьяный, шатается, к тому же панк. Подходит к памятнику. Расстёгивает ремень, штаны спускает, снимает трусы — грязные, семейные, в горошек — и садится…
Тоха делает эффектную паузу, взглядом щупая мимо проплывающие очень аппетитные буфера — дрожание студня в такт шагам: вверх-вниз, вверх-вниз, вверх… Завораживающее зрелище: отсутствие бюстгальтера и торчащие сквозь футболочку соски — как только ткань не прокололась? Загадка природы. Но симпатичная. И задница спортивная.
— Ну и? — не выдерживаю.
Тоха моргает, слезой смывая потаённые порнографические образы:
— Вот ходят же! Как ходят?! А?! А потом… Я же её изнасилую, и мне ничего не будет — так ходят!
Я с ним, конечно, согласен, но…
— Тоха не тяни кота за уши, чего дальше было?
— Чего? Да ничего, сел и посрал. Знатную кучу навалял, не зря мы его кормили.
— А-а-а?..
— Как остальные отнеслись? Да никак. Все сделали вид, шо не заметили: кто в сторону отвернулся, кто сразу про дела вспомнил, девочки, как по команде, в сумочки за сигаретами полезли и задымили. Мороз полнейший.
— А-а-а?
— А Панк посрал, конспектик по схемотехнике достал — подтёрся…
Тоха должен был закончить Политех с красным дипломом. А ещё он собирался жениться на Ксюхе. Не успел. Все мы не успели.
Молодой Володя Ульянов тычет распальцовкой в ректорский корпус. Как всегда, впрочем. Что и говорить — Вечный Панк.
Началось всё… Ирак? Югославия? Афганистан?
Раньше? — Корея? Вьетнам?
Позже? — Польша? — которая хоть и была партнёром по НАТО, но… Традиции 1-го сентября надо блюсти неукоснительно! Так сказал ИХ президент. А ещё он сказал, что польская порноиндустрия подрывает моральный дух подрастающего поколения американцев.
«Flaming Dart-2» — так называлось избиение Польши — в честь операции от 7 февраля 1965 года, операции по уничтожению военных и промышленных центров на территории Северного Вьетнама.
Во Вьетнаме мы потеряли 3495 самолётов, но если надо, мы готовы заплатить и большую цену, лишь бы спасти наших детей от польской порноиндустрии. Так сказал ИХ президент.
По-моему, он редкостный маньяк: он даже у нас не прошёл бы медкомиссию в военкомате — психиатры забраковал бы. Вот так, на ровном месте затеять Третью Мировую…
А потом что, наблюдать из бомбоубежища стеклянные воронки?
Я считаю, это непрактично.
Практические занятия по политологии в моей группе ведёт некто Абдуллаев Александр Валерьевич, лет около тридцати, внезапно мягкий характер.
Перемена между полупарами.
Абдуллаев сидит в аудитории — значит, по жизни не курит, здоровье бережёт, жирок нагуливает — на случай голода и для солидности. К нему подходит Юлька Мятая (прикольная фамилия, да?) — маленькая девчушечка, рыжая, зеленоглазая и очень сексапильная.
— Александр Валерьевич, а можно я — это?… — и, приподняв брови, кивает в сторону двери.
— Что — это? — не понимает Абдуллаев.