Сижу, пытаюсь — не получается. Галя заметила. Димка заметил. И я заметил, что они заметили. А Димка опять заметил. И понял:
— Шо мы свиньи, борщ без водки жрать?!
И бутылку из холодильника — раз! И в рюмки — два! И хорошо, чудесно, и замечательно же. Блаженство: борщичком, горяченьким до пота, закусить.
Молодец Димка. Понятливый. Действительно: мы же не свиньи какие-нибудь!
А если сейчас попробовать… Лапки, усики — по отдельности — есть такое дело, без проблем. А вместе? — почти, почти… Нужно ещё поработать, бутылочку допить — может тогда?
Мы же не свиньи?
Вдруг ни с того, ни с сего виноградного захотелось. Мы ж не мусульмане: нам и свинину можно, и вином хоть упейся — Боженька сильно возражать не будет.
Разглядываю этикетки на бутылках:
— Што тут у вас есть из вина?
И сразу же уточняю:
— Подешевле?
— «Альминская долина».
Классика жанра — кальвадос недоделанный. Годится.
Лифт останавливается на восьмом.
— Кто там?
— Оля, это мы, — представляется Серж.
— Кто? мы? — не верит, что это мы Овчалова.
— Слон, Шакил и Кабан.
Она на пороге. В халатике. Улыбается:
— Привет!
Все вместе:
— Привет!
Добавляю:
— Привет, Киса. Как жизнь молодая?
— Регулярно.
— Пить будем?
— Што?
— Вино. Самое дорогое, в магазине дороже не было.
Кухня. Пепельница на столе. Жарится картофель. Общаемся:
— А моего Алёшу в армию забирают, — вздыхает Ольга и поглядывает на пятнистого — сборы у него — Слона. Слон прямо с военки, не заходя домой, во все тяжкие ударился.
— Ничего сделать нельзя? — спрашиваю. — За деньги, я уверен, можно всё устроить.
— Не знаю. Он ходил в военкомат, у нас же военки нет, сказали в десантники. Он такой теперь довольный и немножко гордый. В десантники ведь не всех берут. — Похоже, она целиком и полностью разделяет оптимизм своего парня. Небось, уже представляет его в пятнистом камуфляже и в голубом берете, с «калашом» в мускулистых руках, на левом плече татуировка. И весь этот суповой набор а-ля Рэмбо болтается в синем небе под стропами парашюта — на фоне восходящего солнца. Она уже построчно знает, что будет написано в каждом письме к нему, и сколько солёных литров пропитают подушку. Она видит, как он, прям весь такой мужественный, с небольшим, но очень сексуальным шрамиком на лице, возвращается, чеканя строевой шаг, а она бежит навстречу, рыдая от радости, и прыгает ему на шею, и разрывает пропахшую настоящим мужским потом тельняшку, и целует волосатую грудь…
Ню-ню. А если всё не так, а?
— Ты, наверное, не хочешь, штоб его забирали, да, Киса? — ненавязчиво интересуюсь.
— Не хочу?.. Конечно, не хочу.
— Это ж на полтора года, — прикидывает Слон. — Ждать будешь?
— Буду.
— А ты знаешь, Киса, шо в ВДВ, в смысле в аэромобильных войсках, самая страшная дедовщина. Не такая, ясен перец, как в стройбате, но… А ещё они на головах кирпичи разбивают. На головах «молодых». Когда «дедами» становятся.
— Ты это серьёзно, Саша? — место голубого берета занимает добротная стальная каска; так, на всякий случай.
— А ещё, когда мальчиков надолго лишают общения с девочками, у них иногда случаются интересы к другим мальчикам… Я о мужеложстве и потере ориентации.
Вторая каска судорожно пытается прикрыть ягодицы любимого.
— Вообще-то сейчас с парашютами не прыгают. У государства денег нет на парашюты.
— Потому без парашютов прыгают. А когда падают с трёх тысяч, теоретически дёргают за теоретическое кольцо, — острит Хрюша, не изменяя серьёзности заточки.
— Да, — присоединяется к беседе Слон. — Правда внизу, то шо остаётся, отскребают уже практически.
Ольга испуганно всматривается в наши мордашки: может, кто-нибудь улыбнётся, а значит всё сказанное шутка? Но мы не улыбаемся.
У нас каменные лица.
Нужен последний штрих:
— Ничо, Киса, он вернётся года через два, если, конечно, не удавится на собственном ремне в нужнике. Наша армия занесена в книгу рекордов Гиннеса по количеству самоубийств, в курсе, да? Может, даже хромать не будет после ночных прыжков со сверхмалой высоты верхнего яруса коек. Представляешь? — подойдёт и обнимет тебя: молодой, красивый, с железными зубами. Свои ему ещё в первый месяц повышибают. Ага, с железными зубами и лысым черепом с вмятиной от силикатного кирпича. Зато гордый. Десантник. Он у тебя, говоришь, красивый? — и с разъёбанной задницей.
Ольга бледнеет. Мы замолкаем.
Кабан первым не выдерживает: подавившись сигаретным дымом, начинает хохотать. Присоединяемся — Слон и я. Овчалова неуверенно улыбается, потом смеётся — нервно. В отличие от нас: мы-то ржём от души.