«Не возжелай жены ближнего своего», прозвучали в голове О'Райли голоса незримых свидетелей его грехопадения. А я и не желаю, ответил он им. Нисколечко не желаю, твердил он вопреки очевидным свидетельствам обратного. Да была б она католичкой, разве бы я допустил такое? Но раз уж ересь позволяет ей изменять мужу, она сама за это ответит, а я им не судья.
– Так что ты хотела сказать про того благочестивого джентльмена с ужасающими пороками? – спросил он её примерно через час, когда она рассеяно перебирала пальцами волосы на его груди.
– Он сегодня утром занял в номерах самую лучшую комнату, а когда я зашла постелить ему свежее бельё…
– Ты? В номерах? В салуне?
– Ну да, – подтвердила она. – Это же наши номера. Мы с Полем держим монополию на этой площади. Только что толку? Все равно народу мало, все сейчас останавливаются в большом отеле у вокзала, а к нам попадают только всякие…
– Хорошо, хорошо, и что дальше? – О'Райли остановил её жалобы на трудности гостиничного дела.
– Я принесла ему постель, а он и говорит, нет ли в салуне слуги мужского пола. Ты представляешь? Я говорю, что есть, но он китаец. Лучше китаец, чем дама, отвечает этот хлыщ. Он, видите ли, не может себе позволить, чтобы в его присутствии женщина выполняла какую-то работу. Как же он сказал? Какую-то иную работу, кроме вышивания.
– И что тебя обидело? – удивился О'Райли.
– Подожди, это ещё не все, – она вдруг встала с постели и принялась собирать волосы в пучок. – Ты же меня знаешь, я так быстро не сдаюсь. Я говорю, есть вещи, которые женщины делают лучше, чем мужчины. А он, представляешь, так улыбнулся по-змеиному и говорит, женщины, говорит, преувеличивают ценность того, что они умеют делать лучше мужчин. Ты знаешь, меня просто как водой холодной окатило. Мне пора, надо Поля внизу сменить. Помоги застегнуть…
Её коричневое платье, оказывается, распахивалось сзади наподобие халата, и она мигом натянула его на себя вместе со всеми вшитыми туда проволочками и подкладочками, а О'Райли только помог ей застегнуть сзади несколько невидимых крючков. И снова перед ним стояла дама в строгом платье с белым воротничком и с высокой пышной грудью, гораздо пышнее, чем пять минут назад.
– Спокойной ночи, Джон Джефферсон Коллинз, – сказала она. – Обожаю ирландцев.
– А этот, он тоже ирландец? – спросил О'Райли, откинувшись на подушку.
– С чего ты взял?
– Я думал, ты только ирландцам меняешь белье сама.
– Ты угадал, – засмеялась она. – Стала бы я возиться с мексиканцем или янки. Но этот… Его фамилия Мортимер, и говорит он по-южному. Хотя сначала мне показалось, что… В общем; ты сильно похож на него. Но если он ирландец, то плохой ирландец.
Она ушла совершенно бесшумно, и только через минуту где-то вдалеке тихонько скрипнула дверь.
Посреди ночи О'Райли проснулся от лёгкого и почти незаметного звука. Что-то щёлкнуло по оконному стеклу. Он выглянул между занавесками и увидел под окнами отеля фигурку в белой одежде. Его помощник, Фернандо, видимо, торопился заработать свой доллар до рассвета.
– Рассчитаемся, сенатор, – заявил он для начала.
– Ты не мог потерпеть до утра? – зевая, спросил О'Райли и расстался с приготовленной монетой.
– Ну, сейчас-то вы не можете сказать, будто день ещё не кончился! Мы не сводили с него глаз, капитан, – ответил Фернандо. – Этот Фогель так и сидел всё время с помощником шерифа в конуре телеграфиста. Они читали все старые телеграммы, которые туда приходили ещё с прошлого лета. И этот Фогель сказал, что его компания будет устанавливать на станции новые аппараты.
– Значит, он не из-за дороги сюда приехал, – сказал О'Райли. – А из-за аппаратов. Ну и где этот Фогель сейчас? В таверне?
– Как бы не так, генерал. Прямо со станции он верхом отправился куда-то на север. Помощник шерифа дал ему своего коня. Фогель помчался, как ветер. Думайте, что хотите, сенатор. Только я инженеров видел. Настоящий городской инженер и в пролётке не удержится, не то что в седле.
– Это всё, что ты выяснил? – спросил О'Райли, мучительно борясь с зевотой. – Спасибо, амиго. Завтра получишь ещё доллар, если проследишь за Фогелем, когда он вернётся.
Фернандо уныло махнул рукой:
– Нет, на этом бродяге я уже не заработаю. Всё к тому идёт, что он больше мне на глаза не попадётся.
– Веселей, амиго, – подбодрил его О'Райли, поворачиваясь к лестнице. – Да, вот ещё что… Можешь ты мне разыскать одного старика? Говорят, он тут личность известная.
– Самый известный старик у нас – это старый Кеннеди, – выпалил Фернандо и выжидающе поглядел снизу вверх на собеседника.
– Амиго, ты же видишь, я вышел к тебе без денег, – укоризненно произнёс О'Райли. – Говори, где старик. Не волнуйся, свои пятьдесят центов ты получишь завтра утром.
– Я не волнуюсь, – сказал Фернандо. – Но до утра всякое может случиться. Так что лучше я подожду своих денег на крылечке, пока вы сходите за ними, сенатор.
ЛЕЖАЧАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
– Поздравляю, братец, ты перебежал дорогу самому полковнику Мортимеру! – проскрипел седой замшелый старик Кеннеди, отвернулся к стене и с головой укрылся чёрной шинелью.
Он лежал на сундуке в своём подвале, стены которого были завешены старыми строительными робами, в углу высился аккуратный штабель черенков от лопат. С потолка над дымящейся плитой свисала дюжина разнокалиберных кастрюль и сковородок. Когда-то в этом подвале жила ирландская бригада строителей железной дороги, а Кеннеди, уже тогда древний и негодный к тяжёлой работе старикан, был у них комендантом, интендантом, казначеем, цирюльником – да кем он только не был для этих бездельников! Даже и роды приходилось принимать. Не у бездельников, конечно, а у их жён, которыми они обзавелись уже на новой родине. Ирландцев тогда на прокладку трассы понаехало видимо-невидимо. Наверно, в самой Ирландии никого не осталось, кроме англичан.
То было начало золотого века железной дороги. С запада на восток и с востока на запад тянулись навстречу друг другу две линии – «Юнион Пасифик» и «Сентрал Пасифик». От Тихого океана дорогу строили китайцы, а ирландцы и ветераны войны выдвинулись из Небраски. Рельсы, изготовленные на Восточном побережье, отправлялись в Калифорнию морем, огибая Южную Америку. Лес для шпал и щебёнку для насыпей доставляли от самой канадской границы.
Сами строители вряд ли задумывались над тем, что работают на дороге, которая охватила чуть не весь континент. Они вгрызались в горы, кроша их пороховыми зарядами, и раскатывали холмы, возводили мосты через пропасти, и облака клубились между ажурными пролётами, пожирали стада бизонов и отбивались от индейцев. Наконец, они встретились в Юте, и железная дорога соединила Тихий океан с Атлантикой.
Потом были другие дороги, но китайцев на них было всё меньше. Зато, говорят, их стало больше на Западном побережье. Наверно, сидят на берегу и смотрят на горизонт, мечтая вернуться на родину. А может, и не мечтают. Кто их знает, этих китайцев, они ведь держатся кучкой, чужих не терпят, языка не понимают, лопочут по-своему.
Старик Кеннеди прошёл со своими строителями чуть не всю Америку, но в Эль Пасо решил остановиться. Бездельники двинулись долбить тоннели в Колорадо, а Кеннеди завернулся в шинель и лёг на сундук – помирать собрался. Так он и провёл последние три года. Все помирал. Время от времени его навещали соотечественники, рассказывали новости, расспрашивали о друзьях. Со временем подвал Кеннеди стал главным ирландским перекрёстком Техаса.
О'Райли хотел навести справки о человеке в чёрном плаще, остановившемся в номерах под фамилией Мортимер.
– Эта фамилия тебе ни о чём не говорит! А мне говорит! Курит трубку? Револьвер носит слева? Разговаривает вежливо? Держись от него подальше, братец, – заключил Кеннеди.
– Поздно, – сказал О'Райли, – я уже перебежал ему дорогу».
Вот тут-то Кеннеди и бросил на него долгий прощальный взгляд, вздохнул, почесался, сплюнул, да и отправился на боковую, пробормотав напоследок:
– Поздравляю, братец, ты перебежал дорогу самому полковнику Мортимеру!
– Ну и что за птица этот полковник Мортимер? – спросил О'Райли, дёргая ногу, торчащую из-под шинели.
– Это великий человек! – Кеннеди отбросил шинель и сел на своём сундуке. – Великий воин. Славный род. Да что толку с тобой говорить о славном роде?