Куда это годится -
Гулять одной девице?
Что ждет ее потом?
Суп с котом!
Куплет этот комиссия, принимавшая спектакль, велела выбросить.
-- Потом, -- пояснил секретарь парткома, -- нас всех ждет не суп с котом, а коммунизм.
Импровизации и намеки, которые они сообща придумали, тоже все выбросили. Дворец культуры принадлежал огромному военному заводу Министерства авиационной промышленности. Там у них допуска к шуткам не давали.
Когда Радик с Мальвиной не были заняты на сцене, Радик садился подле нее в пустом зале. Если они прорабатывали диалог вдвоем, Радик путался. А память у него вообще-то завидная: раз прочитав, запоминал целые сцены и подсказывал реплики другим. Ребята над ними потешались. Тогда Ипполит Акимыч сказал -- так чтобы Радик и Мальвина не слышали:
-- Только недостаточно умные над этим смеются. Лучше тихо завидовать. И помогать им дружить.
-- Мальчик с девочкой дружил, мальчик с девочкой не жил, -прокомментировал кто-то.
Ипполит Акимыч поморщился. Старше их на целую эпоху, пройдя воркутинские университеты, он старался быть учителем жизни, а не одного актерства. Ближе к генералке стало ясно, что Радик роль не потянул. Зря столько сил ухлопано. Однако на премьере Ипполит Акимыч сам удивился, и знакомые профессионалы, которые забежали одним глазом взглянуть, тоже отметили во французском аристократе нечто.
Радик не хромал, это само собой, поскольку он по сцене не ходил, и в этом больше было заслуги режиссера. Разыгравшись, француз стал уверенней в себе, энергичней, даже веселей. Сцену с поцелуем сыграл по первому классу. Моя заслуга, с гордостью отмечал Ипполит Акимыч. Окупаются внимание и добро. Да и роль переливается в человека настолько, что тот становится даже талантливей. Глядите-ка, ожил, приобщился к священному алтарю.
Переоценил он тогда и театр, и себя. Роль тут была ни при чем. Радика окрылила, сделала героем красивая бабочка Мальвина, сделала мимоходом, окропив пыльцой со своего крыла, не заметив этого и еще больше портясь от осознания такой своей инстинктивной способности. Небогатая душой, она помахала крылышками, захваченная общим вихрем веселой премьеры: яркими красками грима, таинственным запахом кулис, легкой музыкой и аплодисментами. Радик летел за ней по-настоящему, вдыхая источаемые ею таинственные флюиды. Впрочем, скорее, то были хорошие парижские духи. Его чувство казалось ему вечным. А бабочка жила один день.
Едва занавес закрылся, Радик, чрезвычайно возбужденный, подбежал к Ипполиту Акимычу, волоча ногу сильнее, чем обычно:
-- Не заметили, что я хромал!
-- Ну, а заметили бы? Зрителю-то важно, какой души ты актер. Тело, мальчик, бутафория. Играешь ты вкусно!
Похвалил преждевременно. Пороху у Радика хватило на один салют.
-- Выходит, и ушел ты тоже из-за Мальвины? -- констатировал теперь Ипполит Акимыч безо всякого удивления, прикрыв глаза, чтобы они отдохнули от мерцающего света люстр над платформой.
Радик поднял пальцем переносицу очков, уголки губ вздрогнули.
-- Ей стало скучно в студии. Она сказала, что у вас детский сад, помните?
Еще б не помнить! Даже больше, чем Радик предполагал. На репетиции, когда разбирали ошибки премьеры, Мальвина вдруг пнула ногой стул и заявила, что больше играть не будет.
-- В чем дело?
-- Я вам тет-а-тет скажу.
Он изящно взял ее под локоток и отвел в фойе.
-- Что с тобой?
-- Вы же умный человек, сами должны понимать...
Она умела говорить вежливо и при этом оскорбительно. Он не считал себя глупым, но не понял.
-- А все ж?
-- Допустим, мне не нравится роль крепостной, над которой зал потешается.
-- Хочешь играть графиню? Но она же пожилая...
-- При чем тут графиня? Не хочу на сцене целоваться. И все!
-- Это ж театр. Сценические поцелуи -- профессия.
-- С ним не хочу.
-- Но он не Радик -- француз! Такое у нас с тобой ремесло...
Поведя плечом, она не удостоила объяснениями. Вздохнув, он покорно согласился. Раз так, действительно лучше бросить. Посреди репетиции Мальвина ушла. Не дано ему было предвидеть, что за этим последует.
С уходом Мальвины Радик помрачнел. Из-за незначительного замечания слез со сцены в зал. Еле закончили без них: Ипполит Акимыч сам бросал Мальвинины, а потом и его реплики. Погасили софиты, а Радик продолжал сидеть в зале. Надев плащ и шляпу, режиссер подошел, положил ему руку на плечо. Плечо вздрагивало: Радик рыдал.
-- Я попробую с ней поговорить, -- не зная, как помочь, тихо сказал Ипполит Акимыч.
Женская часть труппы чувствовала его мягкость и обычно липла к нему с доверительными разговорами. Вечером он отыскал в списке студийцев телефон Мальвины. Дома ее не было, попросил передать, чтобы забежала в студию. Через пару дней Мальвина явилась к концу репетиции разодетая, будто шла на дипломатический раут. Сидела в темном зале. Заметив ее, Радик ушел. Когда режиссер освободился, подошла.
-- Бабушка сказала, вы звонили. Ну?
-- Что если, -- предложил он, -- прогуляемся до метро?
Галантно подал ей меховую жакетку, накинул плащ сам, и они вышли на улицу. Сыпался мягкий снег, последний в ту весну.
-- Мадемуазель! -- начал он издалека. -- Человеческие отношения сложны.
-- Вы в этом уверены? -- прыснула она.
-- Уверен, деточка. Не умеем мы ценить то, что на дороге не валяется и в комиссионке не купишь.
-- Чего не купишь?
-- Например, симпатию, искреннее чувство.
-- Вы о себе или... -- она элегантно повела пальчиком в воздухе, -- или от имени Радика?
-- Радика, -- он одновременно испугался и поразился женской проницательности.
-- Ну и мужчины пошли! -- Мальвина вдруг перестала кокетничать. -- Он же... В общем, мне неудобно... Он -- ничего, и я ему нравлюсь. Само собой. Но ведь он не-кра-си-вый...
-- Как так -- некрасивый?
-- Хромой, вот как.
-- А Байрон? -- возразил он. -- Байрон тоже был хром. Ты читала Байрона?
-- Слыхала, -- уклончиво ответила она. -- Я больше уважаю Асадова.
-- И твой пример против тебя. Асадов-то слеп. А Пушкин? Знаешь, Пушкин был совсем маленького роста, но как его обожали женщины!
-- Сравнили: Пушкин и этот! Да мне стыдно с ним гулять. И потом, мать у него в нашей школе простая училка.
-- И что?
-- Социальное неравенство -- вот что. Я его даже домой не могу привести. Что родители скажут?
Радика было жаль. Для этой прозрачной бабочки он готов был променять математику на театр, театр -- на что угодно...
-- Прости, что я затеял этот разговор, -- тихо сказал Ипполит Акимыч. -- Ни к чему!
-- Это уж точно.
-- Может, все же вернешься в студию?
-- Дудки!
-- Куда после школы, деточка? -- он переменил тему.
-- Я-то не пропаду! -- она подмигнула ему.
Замена для крепостной девушки оказалась плохой. Радик пришел еще на одну репетицию и тоже исчез, не сказав "до свиданья". Ничего в нем, выходит, не было актерского, кроме подрагивающих губ. Пришлось отменять спектакль, на который дворец культуры уже распространил пригласительные билеты. Студия развалилась. Директор дворца, в прошлом известная стахановка и профсоюзная лидерша, списанная по старости, заявила Ипполиту Акимычу, что он негодный организатор.
Но не тогда и не из-за того между ним и Радиком черная кошка пробежала. Это произошло чуть позже.
4.
Перед сном Ипполит Акимыч обсудил с покойной Верой уход Радика. Тень жены сказала:
-- Видишь, я, как всегда, оказалась права, Поля: бесполезно было этого человека брать. Хорошо хоть, что он сам понял и не пришлось ему объяснять. Это было бы неприятно.
Он не стал ей напоминать, что раньше Вера говорила противоположное.
-- Нет, -- упрямо сказал он вдруг вслух сам себе, резким ударом коротенького кия загнав шар в лузу. -- Надо было! Из человеческих соображений. И аз воздам.
Вера, будь она жива, пожала бы плечами и промолчала. Она всегда так делала. Несколькими днями позже он бы и сам эдак уже не сказал. А тогда, потеряв последний копеечный заработок, негодный организатор утешался тем, что он не такой уж плохой педагог. Ну, не привилась любовь к святому искусству. Зато прав, наверно, Экзюпери: важно само по себе человеческое общение. Сцена научила их чувствам, облагородила души. Это не пропадет.