В день для меня самой, в реальной жизни, оставалось теперь всего лишь восемь часов. Режим в пансионе был жёсткий: в десять спать, в шесть утра, с рассветом практически, подъём. Вот в эту треть суток мне и приходилось теперь укладываться.
Как ни странно, со временем я привыкла. Ко всему привыкает человек.
Я очень быстро начала жить сегодняшним днем, наслаждаться каждой секундой по полной. Немногие люди понимают, какая это роскошь: посвятить несколько минут любимому делу. У обычного человека минимум шестнадцать часов в запасе для его занятий, а в молодости, когда можно спать поменьше без ущерба для восприятия, так и все восемнадцать.
У меня было только восемь. Сюда нужно было впихнуть работу, родных, еду и хоть какую-то физическую активность, потому что лежать лёжнем половину жизни не очень здорово.
Я предпочитала танцы. Балет я в своё время забросила — не до него было. Позанимавшись какое-то время художественной гимнастикой, я это дело тоже оставила. Не моё. Травмоопасно очень, тренировки лютые, да и времени — драгоценного времени — многовато забирает.
Мне повезло. Буквально под моими окнами открыли танцевальную студию. Преподавали все жанры: от классических, вроде вальса и танго, через латину и рок-н-ролл до брейка и танца у шеста. Последний, кстати, от художественной гимнастики недалеко ушёл, если тренер хороший попадётся. Алла давала нагрузку от души: за час занятий форма промокала насквозь.
Зато после я чувствовала, что в самом деле живу.
А то, по правде, иногда я начинала сомневаться, где именно — реальность, а где — вымысел и сон. Будто в аварии я выжила по чистой случайности и сейчас живу как бы взаймы, за чужой счёт.
За счёт той самой принцессы.
Забавно, но имя девочки, в теле который сплю, я узнала только в монастыре. Придворные ее звали Ваше Высочество, а люди, которые её могли бы звать по имени, вроде сестры или родителей, с ней не общались.
В пансионе же она стала просто одной из учениц. Катраона Махони, первая группа.
Как ни странно, при монастыре принцессе жилось повеселее, чем во дворце. У неё даже подруга появилась. Не сразу, правда.
На третьем году обучения, помимо десяти девочек-семилеток, в пансион привезли одного «переростка». Ей уже исполнилось десять, и поскольку она оказалась достаточно образованна, то есть уже умела читать, писать и считать до ста — её определили в подходящую по возрасту группу, то есть в ту же, что и принцессу.
Калеку-хромоножку, как ласково называли её монахини, другие девочки старались не замечать. Принцессу даже не дразнили — она просто не существовала для них.
Весь этот мир был буквально пропитан магией. Особенно правый берег реки Абхайн в столице.
Все аристократические семьи кичились тем, что даже свечи зажигают заклинанием. Тех, кто по прихоти генетики рождался без волшебной составляющей, ждала незавидная участь изгоев. Пустышки — так их мило называли — вычёркивались из родовых книг по достижении совершеннолетия… Если, конечно, до него доживали.
Только лет двести назад многие аристократы, чтобы не портить себе репутацию, избавлялись от детей, лишенных магического дара. Времена изменились, законы ужесточились, так что теперь таких пустышек «всего лишь» оставляют в приютах. Обычно уже к трём-четырём годам становится понятно, на что способен ребёнок.
Так что решение моих родителей сдать меня в пансион оправдано по местной морали. Они и так тянули до последнего.
О том, что магия иногда просыпается позднее, мы с принцессой вычитали в монастырской библиотеке. Редко, но случается такой конфуз. Отсюда, собственно, и сильные маги, иногда рождавшиеся среди простых людей. Их, конечно, выкупали у родителей и усыновляли бездетные аристократы, но сам факт появления таких исключений говорил о многом.
Например, о том, что простолюдины и аристократы перемешаны родословными куда теснее, чем вторым хотелось бы признать.
И о том, что о генетике и спящих признаках тут пока ещё понятия не имеют.
Новая девочка оказалось тихой даже по меркам монастыря. Но, поскольку она не имела каких-то внешних проблем, бедняжка быстро стала беззащитным объектом для издевательств сначала третьей группы, а потом, поскольку паскудство заразно, и всего пансиона. На нее выливали суп на обеде, помои на кухне, чай за завтраком. Подсовывали крапиву в обувь, а потом, хихикая, смотрели, как несчастная плачет от боли. Надо отдать ей должное — она не жаловалась, терпеливо снося тычки и подсечки.
На исходе второй недели сентября новенькую затюкали окончательно. Я смотрела на происходящее глазами принцессы и понимала, что скоро у нас на руках будет суицидник.