— Стоило морочиться? — спросила Аня входя в номер.
Огромная постель была засыпана лепестками роз. Пусть мне на ней ничего не светило, размах все равно впечатлял.
— Стоило, — твердо ответил я. — Ты выходишь замуж первый раз. Я женюсь второй и последний. Пусть все будет правильно и красиво.
— Хорошо, — кивнула Аня.
— Эй, — обиделся я. — Ты должна была сказать, что тоже женишься в последний раз.
Анька засмеялась и ушла в душ. После неё я. День был пусть и радостным, но напряжённым, усталость требовалось смыть. Когда вернулся, в комнате приглушен свет — горят лишь свечи. Анька сидит на постели в таком белье, что снова стало совестно, что хочу беременную женщину. Да еще и декольте такое, а в нем с ума сводящая грудь... Беременность явно ее изменила, она набухла, соски потемнели — они просвечивали сквозь тонкую белую ткань.
— Ань, — хрипло сказал я. — Это нечестно.
Она склонила голову, прядь тёмных вьющихся волос упала на грудь.
— Я тут подумала... Тебе так важно чтобы все было по правилам... Ты знаешь, что если брачная ночь не состоится, как положено, то брак могут аннулировать?
И улыбнулась короткой лукавой улыбкой.
— И что мы будем с этим делать?
Я шагнул ближе. Анька ухватила меня за пушистый халат и подтянула еще ближе.
— Нужно, чтобы брачная ночь была хотя бы у одного из нас.
Развязала мой халат. Член уже стоял, вскочил, едва я Аньку на постели увидел. В горле у меня пересохло. Я смотрел на то, как бретелька соскользнула с плеча, оголяя грудь и торчащий сосок. Как губы Аньки тянутся к моему члену, а затем ее рот открывается. О, он был таким горячим изнутри... Я хотел уронить Аньку на постель и затрахать вусмерть, с трудом заставил себя сдержаться. Нельзя. Но обследовать Анькину грудь, попробовать на вкус ее соски я себе позволил. Кончил до позорного быстро — Анька была слишком классной, да и секса у меня полгода не было, даже больше уже.
Затем, поцеловав ее в губы я потянулся рукой к ее промежности. Анька была такой мокрой, что насквозь промочила трусики. Я застонал, чувствуя, как вновь твердеет член.
— Я могу сделать все ртом и пальцами, — прошептал я.
— Не стоит, Марат. Пока не стоит. Потом, через пару месяцев...
И прижалась ко мне, упираясь в мой живот своим беременным, обхватила пальцами член, обещая, что для меня на этом еще ничего не окончилось.
Глава 48. Анна
Пожалуй, я слишком быстро привыкла к богатой жизни в статусе жены Язгулова. Беременность моя, слава богу, была стабильна, токсикоз давно остался позади. Марат на работу собирался почти бесшумно, уходя кормил кота. Татьяна приходила по оговорённому времени, и спать я привыкла часов до одиннадцати — никогда в моей жизни такого не было. Просыпалась я обычно от возни детей в животе и легкого чувства голода. Но — не сегодня.
Я подсознательно всегда прислушивалась к происходящему что в своем животе, где барахтались мои дети, что в квартире. И сегодня я проснулась от звука шагов.
— Марат? — спросила я громко, вставая.
Накинула халат, бросила взгляд на часы — десять утра. Марат в это время плотно работает, но может выдался свободный час и он решил заглянуть домой? Я вышла из комнаты и замерла — в дверях детской, стояла Римма Павловна. Стояла и рассматривала комнату моих детей.
— Спите? — вздернула она бровь, и посмотрела на часы на руке. — Неудивительно.
— Что вы тут делаете?
— Пришла в квартиру своего сына, разве не заметно? — перевела взгляд снова на детскую, помолчала минуту другую, затем продолжила. — Знаете, у меня же тоже близнецы были. Такая беременность тяжелая... Родила раньше срока, кесарево сечение экстренное. Один сын не выжил. Да и матку мне разрезали так варварски, что детей я больше иметь не смогла. Медицина тогда была не так развита.
— Марат мне об этом не говорил.
Римма Павловна смерила меня выразительным взглядом — дескать кто ты такая, чтобы сын с тобой делился сокровенными семейными тайнами.
— Когда он был ребёнком, мы ему об этом не рассказывали. Не хотела, чтобы смерть новорожденного брата как то сказалась на мировосприятии сына. Рассказала, когда он уже вырос. А там бизнес, дела, перелёты, деньги, первые женщины... Он воспринял новость очень легко, боюсь и не думает об этом больше.
Мы снова замолчали, каждый думая о своем. Во мне всколыхнулась волна сочувствия к этой женщине, такой маленькой и хрупкой. Она проживала то же, что и я, только больше тридцати лет назад, когда волшебной операции ей сделать не могли. Я все же — более сильная. Я со всем справлюсь. А Римма Павловна и сейчас такая тоненькая, в молодости, верно, совсем была тростинкой, да и жизнь судя по всему не готовила ее к трудностям.