Лишённые родины

— Прошу внимания, господа!

Это Саша. Они о чем-то посовещались с Дехтеревым, и теперь у него в руках раскрытая книга. Что он приготовил на сегодняшний вечер?

— «Смерть Цезаря»! Трагедия Вольтера.

Послышались слова одобрения. Стали усаживаться поудобнее, лишь Потемкин остался на окне. Императрица Екатерина запретила перевод этой трагедии на русский язык; сам Вольтер тридцать лет пытался добиться постановки своей пьесы в театре, выдавая ее за перевод из Шекспира (это всё об англичанах, французы же не способны убить своего короля!), но безуспешно. Послушаем…

Каховский и Дехтерев читали по ролям, с чувством, постепенно увлекаясь, принимая гордые позы и делая жесты руками. Ермолов слушал их внимательно, но представлял себе не Рим, не патрициев в тогах и даже не французов, всё-таки казнивших своего короля. Ведь будто о России писано! Вспыхнув в мозгу, эта мысль совершенно поразила его.

Oui, que César soit grand; mais que Rome soit libre, —

витийствовал Брут. —

Dieux! maîtresse de l'Inde, esclave au bord du Tibre!
Qu'importe que son nom commande à l'univers,
Et qu’on l'appelle reine, alors qu'elle est aux fers?
Qu'importe à ma patrie, aux Romains que tu braves,
D'apprendre que César a de nouveaux esclaves?
Les Persans ne sont pas nos plus fiers ennemis;
Il en est de plus grands. Je n’ai point d'autre avis[17].

«Новые рабы» — ведь это словно о поляках! И верно, что главные враги Отечества — не за его пределами, а в нем самом.

Quels restes, justes dieux, de la grandeur romaine!
Chacun baise en tremblant la main qui nous enchaîne[18].

Трепет пробежал по всему телу Алексея.

Тем временем Цезарь решился объявить Бруту, что он его отец.

Tu crains d’être mon fils; ce nom sacré t'offense:
Tu crains de me chérir, de partager mon rang;
C'est un malheur pour toi d'être né de mon sang!
Ah! ce sceptre du monde, et ce pouvoir suprême,
Ce César, que tu hais, les voulait pour toi-même[19].

В Москве все говорили о том, что во время оглашения указа о престолонаследии на короновании государя в глазах великого князя Александра стояли слезы, он не желает принимать трон своего отца. Александр — наш Брут? Но кто же тогда Кассий, уговаривающий его не слушать голос крови?

Si tu n'étais qu'un citoyen vulgaire,
Je te dirais: Va, sers, sois tyran sous ton père;
Ecrase cet Etat que tu dois soutenir;
Rome aura désormais deux traîtres à punir:
Mais je parle à Brutus, à ce puissant génie,
A ce héros armé contre la tyrannie,
Dont le coeur inflexible, au bien déterminé,
Epura tout le sang que César t'a donné[20].

Брут мучается, дав страшную клятву: убить отца ради блага своего отечества. Он восхищается великим Цезарем и ненавидит его, гордится и стыдится того, что он его сын… Царь-батюшка… Государь, отец наш… Нет, Брут — не Александр, это они — русские дворяне, которые одной крови со своим царем, но должны пролить ее ради всеобщего блага…

Цезарь знает, что обречен, и всё же пытается образумить сына: Риму нужна твердая рука.

La liberté n'est plus que le droit de se nuire
Rome, qui détruit tout, semble enfin se détruire[21].

Но Кассий, убийца друга, ликуя объявляет римлянам о том, что у них больше нет господина. Найдутся ли средь них привыкшие пресмыкаться трусы, которые станут жалеть о Цезаре и своем рабстве? Римляне отвечают ему: Цезарь был тираном, да сгинет сама память о нём!

— Эх, если б этак и нашего! — воскликнул Каховский.

— Я готов, господа! — тотчас отозвался Потемкин.

— Что ж! Говорю при всех: прикончишь Бутова — подарю тебе свое имение! Галера станет твоей!

Начались шумные возгласы, посыпались остроты… Ермолов же не мог стряхнуть с себя колдовского влияния пьесы. Последние строки — слова молодых помощников Цезаря, быстро сумевших переменить лагерь, — всё еще звучали в его ушах тревожным набатом:

Ne laissons pas leur fureur inutile;
Précipitons ce peuple inconstant et facile:
Entraînons-le à la guerre; et, sans rien ménager,
Succédons à César en courant le venger[22].

***

«Сим извещаю, что Дениско, Мархоцкий, Кречентовский и Ивинский выехали по паспорту генерального консула в Молдове, статского советника Северина, из Ясс в Санкт-Петербург, высидев в Дубоссарском карантине семнадцать дней; въехали в границы российские через Дубоссарскую таможню 13 марта, в Киев же прибыли второго апреля. А как фамилия Дениско есть небессумнительная и известна в рассуждении открывшегося заговора поляков на восстановление прежнего бытия Польши, и Денискины легионы прежде были в Молдове и делали нападения на Галицию, об их прибытии сообщаю особо. При том отметить надлежит, что между ними никаких подозрений не замечено».

17

Да, Цезарь, ты велик, но был бы Рим свободен!// На Ганге господин, на Тибре — раб?// Что за нужда повелевать всем светом// И зваться там царем, когда ты в железах?// Что нужды римлянам, моей отчизне// Знать, что у Цезаря есть новые рабы?// Не персы нам враги, враги есть посильнее.// Вот мнение мое. (франц.)

18

О боги, что осталось от величья Рима!// Дрожа, целуем руку мы, что держит нас в цепях (франц.)

19

Тебя страшит родство// Боишься быть мне ровней// Ты кровь моя — в том горе для тебя!// Ах! этот скипетр с необъятной властью// Тебе желал бы Цезарь завещать {франц.)

20

Будь ты одним из граждан без лица// Сказал бы я: бери пример с отца,// Топчи страну, что долг велит любить;// Двоих тиранов должен Рим избыть.// Но ты же Брут — с геройскою душой// Решительной, отважной и большой.// Твори добро и верь своей судьбе!// Кровь Цезаря очистится в тебе (франц.)

21

Свобода ныне — право делать зло.// Разрушив всё, Рим рушит сам себя (франц.).

22

Их ярость надобно использовать сполна.// Народ наш прост и глуп, удел его — война.// А мы, пока он в разум не вошел// Отмстим за Цезаря, заняв его престол (франц.).