— Мой старший сын, от первого брака, служит ротмистром в Конно-польском полку, а дочь Елизавета вышла замуж за русского офицера, — робко Проговорила пани Анеля.
— Вот и прекрасно! Подумайте же теперь о младшем сыне. Какое поприще для него в провинции? Отдав его в кадеты, вы сделаете ему добро и докажете свою преданность новому Отечеству.
Тадеуш пришел в восторг, увидев манящий своей огромностью Меншиковский дворец на Васильевском острове, отданный под Сухопутный кадетский корпус. Ферзен принял его ласково и приставил к нему в качестве гувернера своего сослуживца по Польше майора Оде-де-Сиона, недавно уволенного Суворовым.
Всю прошлую осень в Кончанское шли жалобы и доносы на Карла Осиповича, ставшего злейшим врагом офицеров — кобринских помещиков. Писали, что он-де устраивает пиры для окрестной шляхты за счет Суворова и собирается бежать за границу, собрав доходы с имения. Александр Васильевич вернул его в Петербург, к Аркадию, а в Кобринский ключ отправил пана Красовского, который после отписал ему, что Оде-де-Сион присвоил себе пятьсот рублей и разных вин из погреба еще на триста. А тут еще супруга, Варвара Ивановна, наделала долгов на двадцать две тысячи. Суворов платить отказался, поскольку сам должен, но государь, уведомленный Николевым, сообщил графине, что она может требовать с мужа по законам. Против царской воли не пойдешь; пришлось отдать жене московский дом на Большой Никитской и увеличить ее содержание до восьми тысяч рублей в год, одновременно сократив содержание Аркадия с двух с половиной до двух тысяч. Так «гайдамак», как Суворов называл теперь ушлого савояра, из этих денег снял в Петербурге квартиру, где поселился с Аркадием и со всем своим семейством (хотя Аркадий вполне мог бы жить у дядюшки Хвостова безвозмездно), выставлял разбойничьи счета, да еще и завел моду ездить с визитами — приучать юношу вращаться в обществе и завязывать полезные знакомства! Это стало последней каплей. Потеряв место гувернера, Оде-де-Сион оказался бы на улице вместе с семьей, поэтому с радостью принял предложение Ферзена пойти в учителя.
Пока не пришло из Минска свидетельство о дворянстве, Тадеушек играл во дворе с младшими кадетами, носившими не мундиры, а коричневые кафтаны французского образца, и ходил вместе с Ферзеном смотреть военные экзерциции. Матушка приезжала к нему ежедневно. Наконец, вышло разрешение государя об определении Фаддея Булгарина в малолетнее отделение Сухопутного шляхетского корпуса. Тринадцатого ноября его привели в назначенную ему комнату, которую он будет делить с шестью товарищами, и вверили попечению мадам Боньот.
Восемнадцатого октября в Петербурге праздновали свадьбу графа Юлия Помпеевича Липы с Екатериной Скавронской, родной сестрой Александры Браницкой. На пышных торжествах присутствовала вся императорская фамилия и двор, новобрачные светились от счастья, поэт Державин посвятил звучную оду Красоте, с улыбкой отдавшей свой пояс Марсу.
Вице-адмирал был полномочным послом Мальтийского ордена в России; прошлой осенью он совершил торжественный въезд в Петербург и во время аудиенции в яркой речи предложил российскому императору титул Протектора ордена Иоаннитов и крест Великого магистра де ла Валена, хранившийся доселе в сокровищнице с драгоценными мощами. Мальтийские кресты приняла вся августейшая фамилия: императрица, великие князья Александр, Константин и Николай, а также князья Безбородко, Куракин, Адам Чарторыйский, Радзивилл и принц Конде. Липа поддерживал стремление Павла сделаться гроссмейстером вместо трусливого Гомпеша. Безбородко тоже поощрял его к этому, тем более что момент подходящий: второго сентября мальтийцы подняли восстание в разгар торгов, на которых французы продавали с молотка церковное имущество, чтобы покрыть расходы на египетский поход.
Национализация, как всегда, обернулась грабежом. Чтобы серебряные ворота собора Святого Иоанна не пошли на переплавку, монахи выкрасили их черной краской, но более ничего спасти не удалось. Французы не проявляли никакого почтения к святыням. В Венеции они ободрали всё золото со священной галеры Бучинторо, на которой дож выходил в залив, чтобы обручиться с морем, и превратили ее в плавучую тюрьму, а на Мальте разграбили дворцы иоаннитов, посшибав с них рыцарские гербы. Правда, Гомпеш увез с собой правую руку Иоанна Крестителя, Филермскую икону Божией Матери, часть Животворящего Креста, орденские печать и корону. Восставшие мальтийцы собрали ополчение, оттеснили французов в Валетту и осадили город; им нужна была помощь.