Путь, по которому караваны идут в Сирию, словно проводит границу между Египтом и пустыней: справа — пески, слева — возделанные поля. Убогие поселки затеряны среди огромных зарослей финиковых пальм. То и дело встречаются раскидистые смоковницы, простирающие к солнцу мириады зеленых ладоней, повсюду разбросаны рощицы из акаций и лимонных деревьев, но нигде ни травинки, ни цветка, ни ручейка: деревья цепляются корнями за потрескавшуюся глину. Пустыня наступает, тут и там на голых холмах — покинутые дома и пересохшие колодцы, на каждом шагу следы пахоты, занесенной песком; люди же не способны отобрать у пустыни ни пяди земли. Самый восточный рукав Нила тоже исчезает в песке.
Аль-Ханка была когда-то большим городом; там Сулковский впервые увидел совершенно прямую улицу, словно прочерченную по линейке, но три четверти домов обратились в руины. Еще семь часов пути — и французы достигли Бельбейса. Там проживало около пяти тысяч человек, однако от былого города осталась едва ли треть, судя по развалинам крепостных стен. Шесть веков назад эти стены три дня сдерживали армию иерусалимского царя Амори — сына графа Анжуйского, рыцаря-крестоносца. До тех пор враги уважали воинов Христа за доблесть, подкрепленную строгостью нравов и безукоризненной честностью, но Амори, вторгшийся в Египет в нарушение договоров и взявший с него дань, уронил франков в тазах мусульман, после чего турки стали прибегать к коварству без зазрения совести.
Перед высадкой в Александрии Бонапарт обратился к солдатам, призвав их воздержаться от грабежей, которые бесчестят французов и подрывают их ресурсы, вызывая враждебность у местного населения. С бою взяв Каир, он выступил с речью перед шейхами, кадиями и имамами, уверяя, что французы пришли покарать мамлюков — «сборище рабов, купленных на Кавказе и в Грузии, которые тиранили прекраснейшую часть света», — и вернуть египтянам их права. Генерал уверял их, что почитает Аллаха, Магомета и Коран больше, чем мамлюки; французы — истинные мусульмане: «Не мы ли уничтожили мальтийских рыцарей? Не мы ли уничтожили римского папу, собиравшегося идти войной на мусульман? Трижды счастливы те, кто с нами! Они станут процветать, богатеть и возвышаться. Счастливы те, кто остаются в стороне! У них будет время узнать нас, и они примкнут к нам. Но горе, трижды горе тем, кто возьмутся за оружие ради мамлюков и станут сражаться с нами! Для них надежды нет, они погибнут».
В Кораиме, до которого пришлось влачиться три лье через пустыню — ночью, чтобы не страдать от дневной духоты, — в ноги Бонапарту бросился купец из Мекки, моля о покровительстве. Местный властитель Эмир-ага ушел в Салихию вместе с Ибрагим-беем, захватив с собой свиту, и бедуины воспользовались этим, чтобы захватить весь караван купца, оставшийся без защиты. Главнокомандующий послал отряд в погоню; караван отыскали, отбили у арабов и отправили под охраной в Каир.
Бедуины здесь — главенствующая каста; они торгуют скотом, обирают или сопровождают караваны, порой возделывают землю, но чаще грабят всех подряд. Им, однако, трудно добыть огнестрельное оружие, поэтому они редко вступают в схватку с врагами, прибегая к силе, только если не помогло коварство, и не видят стыда в бегстве от опасности. Видно, привольная жизнь — путь к трусости.
От Кораима до Салихии шесть лье; вторая половина пути лежит через дюны с зыбучими песками. В два часа пополудни авангард французов вступил в пальмовый лес, а конница из трех эскадронов достигла красивой каменной мечети, где укрывался Ибрагим-бей. С ним были больше тысячи мамлюков и пятьсот арабов, они сдерживали атаки французов, пока слуги бея навьючивали на верблюдов его сокровища и усаживали на них его жен. Подоспели две пушки конной артиллерии и открыли огонь. Ибрагим-бей бросил полторы сотни верблюдов с малоценными вещами, чтобы спастись, оставив арьергард из шестисот мамлюков прикрывать свое бегство; полковник Лассаль атаковал его безуспешно, потеряв человек тридцать убитыми и ранеными; Сулковский оказался в числе последних…