Громовое «ура!» перекрыло шум ружейной пальбы. Через несколько минут поручик Чекрышев первым взобрался на стену; на верхнем ярусе началась жестокая рубка; перебив там всех, гренадеры разобрали половицы и вместе с досками и балками обрушились на тех, кто был внизу, переколов их штыками. В это время егеря захватили передовые укрепления. В тот же день русские заложили траншеи вблизи города и снова принялись обстреливать Дербент. Через два дня, десятого мая, на крепостной стене подняли белый флаг.
Обстрел прекратили. Городские ворота открылись, оттуда вывалилась толпа, впереди которой шел сам шейх Али-хан, повесив саблю себе на шею в знак того, что предается в руки победителя. Зубов выехал ему навстречу; толпа опустилась на колени. От нее отделился седой древний старец, несший на блюде серебряные ключи от Дербента. Семьдесят четыре года тому назад он же подносил те же самые ключи Петру Великому, на этом же самом месте… Зубов назначил Савельева комендантом; четыре русских батальона вступили в цитадель с распущенными знаменами, музыкой и барабанным боем. Торжественный въезд главнокомандующего отложили на несколько дней, чтобы привести город в порядок.
Вечером к лагерю из городских ворот направилась новая процессия: сестра пленного хана, сопровождаемая большой свитой из женщин, явилась просить о встрече с братом. Под ревнивыми взглядами Марии Потоцкой, сопровождавшей любимого в трудном походе, граф Зубов побеседовал с персидской красавицей и разрешил ей остаться на ночь в палатке шейха Али-хана, запретив всем прочим приближаться к их шатру. Утром он отпустил ее в город, а брат ее остался заложником. Наконец, тринадцатого мая Валериан отправился в Дербент во главе пышного кортежа. Ему салютовали пушки со стен; беки и старшины у ворот поднесли ему хлеб-соль; тут же стояло армянское духовенство и муллы; город украсили персидскими коврами и флагами. Савельев успел поставить походную церковь, где отслужили благодарственный молебен, после чего Дербент объявили присоединенным к Российской империи и жителей привели к присяге. Но это было лишь начало пути, ведь надлежало занять всю Переднюю Азию. Главный враг — не молодой шейх Али-хан, а грозный Ага-Магомет-хан, который временно отошел к Тегерану, собираясь вернуться к Арак-су со свежими силами, запасшись продовольствием. Русским необходимо сделать то же самое. До начала похода Гуцович считал, что для удержания Дербента достаточно двух рот, но Зубов теперь видел, что для этого потребуется не менее трех батальонов: азиаты вероломны и при этом храбры и дерзки. Он продолжил диктовку:
— В Астрахани, как в донесении к вам изъяснил, хлеба ни зерна нет и транспортных судов готовых только десять, а когда хлеб придет и всё по предположениям пойдет, не знаю; а обнадеживаниям здешним верить перестаю, потому что случалось, когда скажут: к двенадцатому числу поспеет, то и к двадцатому другого месяца не исполнено. Зайдя в Баку, боюсь, чтоб не оставили меня без хлеба. Также с нынешним числом войск, а особливо без Кавказского корпуса, нельзя там приняться за дело, как бы хотелось; потому что надобно занимать большую дистанцию и отделять сильные отряды, которых не можно отделять, если главные силы должны тем ослабиться; малые же части войск неминуемой подвержены опасности, как узнал я по вступлении в Дагестан, ибо даже на самые цепи мои наскакивают разбойничьи партии, которых в пяти верстах от лагеря обнаружить нельзя, а если и можно, то выжить их трудно.
Баку занял особый отряд генерал-майора Рахманова; Булгаков овладел Кубинским ханством. Зубов же намеревался идти из Дербента в Шемаху. Он велел подать себе письмо и перечитал его. Хм, конец уж больно жалостливый. Надо дописать:
— Всё сие предав благоразумному вашему, любезный друг, рассмотрению, прошу быть удостоверенным, что ни здоровья, ни самой жизни не пощажу, чтобы преодолеть всякие трудности к пользе милосердной Нашей Матери и тем привлечь на себя благосклонное ее воззрение и заслужить твои отеческие ко мне благодеяния.