… Я хотел ту задницу в аптеке. В ту секунду, лишь в тот краткий миг, но хотел…
Две таблетки обезбола утром, одну для зуба, вторую – снять тиски с затылка. Пол-лимона на литр воды. Когда организм начинает потихоньку справляться с последствиями вечера, спускаюсь к подъезду покурить. Пытаюсь вспомнить, почему не вызвал такси, а больше часа петлял дворами, держась подальше от дорог и машин.
Смутную догадку хочется списать на пьяный бред.
Из подъезда выходит сосед Витя, садится рядом на скамейку. Дрожащими пальцами прикуривает. Заросший и лохматый, он похож на медведя, разбуженного посреди зимней спячки.
– Совсем хреново? – спрашиваю я, глядя в бледное лицо. – Что отмечали?
– Да если бы, – бурчит сосед. – Траванулся, походу. Муторно… целое утро. Уже дважды к толчку бегал.
Он выдыхает дым, морщится и нерешительно смотрит на сигарету в руке. Лицо его теряет последний цвет, на лбу выступает испарина. Витя тушит недокуренную сигарету о край урны.
– От дыма еще хуже, – стонет он.
– Слушай, Вить, а у тебя зубы не болят в последнее время? – я сам удивляюсь вопросу.
– Тьфу-тьфу. – Сосед вяло касается костяшками скамейки. – Мне в прошлом году все вылечили, сразу пять штук. Бабла тогда отдал… Но тут чем раньше, тем лучше, сам знаешь.
Я киваю, соглашаясь.
***
Бывают моменты, когда всё хорошо. Не в целом, но здесь и сейчас. Минуты спокойствия посреди шторма, в которых хочется задержаться подольше. И причины тому могут быть самые пустяковые, приятные мелочи сходятся в единую точку на отрезке жизни.
К вечеру жара спала, и легкий ветерок холодит лицо. Пахнет липой. Кофе из автомата на станции оказался весьма недурным и отлично сочетается с сигаретой. А в поезде удалось выспаться за неполные четыре часа. Но главное – зуб утих.
Обычно таблетки загоняли боль куда-то вглубь, лишали резкости. Если не обращать внимания, то она почти не беспокоила. Почти.
Но сейчас всё иначе. Боли нет совсем, горячий кофе, сигарета, запах липы и ветер в лицо. Хорошо!
На работу я заехал только чтобы взять несколько дней за свой счет. Маша не задавала вопросов. Маша сняла красные бусы и хищную улыбку красных губ. Маша подписала заявление, даже не взглянув на меня.
Скоро это пройдет, и в офисе всё вернется на круги своя. Вернусь ли в офис я, ещё не знаю.
Пока ехал к вокзалу, пытался вспомнить, когда в последний раз видел улыбающихся попутчиков. Женщина напротив комкала в руках пустой пакет из супермаркета и постоянно оглядывалась. Компания подростков, что гоготали на всю остановку и подначивали друг руга, устроившись в автобусе примолкла, то и дело выглядывая в окна и проверяя время в телефонах. Тревога смешалась с духотой салона, осела на лица пассажиров.
Говорят, брошенные на эмоциях слова могут ранить. Но иногда невысказанные эмоции отравляют сильнее слов.
Уже в поезде мне позвонил Илья. Психолог извинялся за вчерашнее поведение, сказал, что такое с ним впервые, предложил другого специалиста. Я поверил, но от замены отказался.
…Пятнадцатиминутная остановка заканчивается, и я возвращаюсь в вагон. До Минска ещё почти два часа езды. Рядом с купе женщина вдавливает в ухо телефон и сосредоточенно слушает, глядя в окно. Рука с трубкой скрывает часть лица, и я вижу только крупную каплю на дрожащем подбородке.
В купе на соседней полке стоит сумка. Хотелось доехать до столицы одному, но что уж теперь. Сажусь на свое место и слышу голос женщины за дверью. Голос дрожит, голосу не хватает воздуха. По интонации не разобрать, просит женщина о чем-то или оправдывается.
Я смотрю в окно на соседний поезд. Вагоны плавно проплывают мимо, и сразу не выходит определить, движутся они или мы. Так же и с собственной крышей: порой сложно сказать, едет она у тебя или у окружающих.
Женщина заходит в купе, здоровается, не посмотрев в мою сторону, и садится к окну.
Ее уже не молодое лицо без косметики, оно распухло от слез, длинная челка налипла на лоб. Женщина кусает ногти, и в отражении стекла я вижу усталость в ее глазах.
Сосредотачиваюсь. Не на ней, на себе.
Я не думаю о причинах – мне ни к чему любопытство.