Я не должен умирать вот так! Все уже случилось, но это не моя смерть, меня вообще не должно здесь быть. От злости хочется бросится на стену.
Стена.
Одна из них частично обрушилась при пожаре. Лихорадочно пытаюсь вычислить, какая именно. Если правильно помню фотографии, то справа от выхода, в дальнем углу. Пламя еще не успело туда добраться, но дым прикончит меня раньше, чем кладка рухнет.
Я почти дополз, сердце бешено стучит, от нехватки воздуха перед глазами проплывают цветные пятна.
Все это морок, здание уже сгорело, стена уже разрушена. Её там нет. Её. Там. Нет!
Подняться удается с большим трудом, с размаху я влетаю плечом в перекрытие. Боль пронзает тело, рука немеет, ковер принимает мое тело обратно.
“Нет там никакой стены – твердит угасающее сознание. – Её там не может быть”.
Мои глаза закрыты, их невыносимо режет дым. Делаю последний вдох, получается протяжный, сухой хрип. Силы остаются, чтобы наощупь прислониться к стене и стань перед ней на колени. За моей спиной кашляют все реже.
Последняя попытка толкнуть. Не чувствуя сопротивления, понимаю, что проваливаюсь вперед, навстречу воздуху и тьме.
***
После того, как я выпил всю жидкость в доме, еще не меньше часа отмокал в ванной. В медленно остывающей воде, наконец, отпустила дрожь. События этой ночи утратили четкость, сознание упорно выставляло барьеры, отодвигая воспоминания куда-то за границу реальности. Чувство отчужденности завладело мной, казалось, что из пожара выбирался кто-то другой, я лишь наблюдал со стороны, как во сне.
Проснувшись, мы понимаем, что все это случилось не с нами.
Почерневшая от сажи одежда и запах… гарь пропитала меня насквозь, как жидкий дым пропитывает свиные ребрышки для гриля. Её не смыть, она будет со мной вечно. Закрывая глаза, я слышу тот самый кашель, и он тоже никуда не денется.
Потому, что я не спал.
Утром я очнулся на холодных кирпичах разрушенной стены. За спиной тянулись к небу черные остовы сгоревшего две недели назад заведения. Брюнетка, нависшая надо мной с округлившимися глазами, уже собиралась звонить в скорую, но вовремя удалось ее отговорить. Объяснять, что я здесь делаю в таком виде, никому не хотелось.
Брюнетку звали Мариной, и она упорно не желала меня отпускать, прикрываясь желанием помочь, но в глазах ее читался личный интерес.
Не спроси я тогда, что девушка делает одна в такую рань среди развалин, отмолчись на ее расспросы, возможно, того разговора и не было бы. Возможно, безумие бы закончилось на рассвете, его можно было бы стряхнуть, как золу с волос, а не тащить дальше, накручивая все новые витки.
Марина почуяла нашу связь, едва увидев на том месте, поняла: я единственный не назову её сумасшедшей, выслушав. Потянулась к зыбкой опоре в попытках сохранить рассудок.
Марине написал мертвец.
Подруга, погибшая “У золотого Лиса”, вчера вечером появилась в социальной сети, просила помочь и срочно приехать в казино. Марина внутри похолодела, но здраво расценила сообщение как дурацкую шутку взломавших аккаунт хулиганов. Весь вечер она игнорировала просьбы о помощи, не додумавшись сразу заблокировать шутников. Но мысли о покойной не давали сомкнуть глаз.
Уж больно манера общения походила на подругу. Больше всего Марину поразило упоминание их общих воспоминаний, которые вряд ли стали известны посторонним.
В ответ девушка так и не написала, но к утру поняла, что больше не может сидеть на месте, собралась с духом и поехала на пепелище.
Я смотрел на экран мобильного, протянутого в качестве доказательства, и ничему уже не удивлялся. Все сообщения были от Алены.
С одной стороны, я должен радоваться причастности к этой истории кого-то ещё. Значит, случившееся не плод больной фантазии. С другой – мне все еще с этим жить.
Желание поделиться оказалось заразным. Я все рассказал Марине. Прислушивался к себе со стороны, и не верил собственным словам, настолько нереальными они казались. Но девушка поверила, мне ещё не доводилось видеть кого-то в таком смятении.
Мы медленно брели по пустынной улице спящего района в полной тишине. Утренняя прохлада приятно окутывала голову, освежая мысли. Я не заметил, когда Марина остановилась. Возможно, она хотела сказать что-нибудь ещё, но не решалась. Слишком много свалилось на нас этой ночью и теперь мы боялись каждого неосторожного слова, собственных мыслей. Девушка промолчала, а я брел дальше, думая лишь о том, пустят ли меня в таком виде в метро.