– Ну как же так? – Лиза похолодела внутри. – Ведь правда – вот она, только руку протяни…
– Не протянуть бы ноги за вашу правду. Ходите всё, вынюхиваете, сплетни собираете. Благородных кровей, а ведете себя как базарная баба, ей-Богу! Стыдно, Елизавета Васильевна. – Бибиков отвернулся. – Велите кому-нибудь забрать письма отсюда, или мы их сами сожжем.
И хлопнул дверью.
Из редакции Лиза выскочила, не различая дороги, едва не сбила женщину у входа. Предательство Бибикова засело в груди стальной иглой.
– Да на вас лица нет, милочка! Елизавета Васильевна, я полагаю? Ваша прислуга сказала, что я могу найти вас здесь.
Лиза всмотрелась в пожилое лицо, силясь вспомнить, где видела его раньше.
– Не утруждайтесь, мы не знакомы.
Женщина представилась Марией Покровской, рассказала, под каким она оказалась впечатлением от нашумевшей статьи.
– Без толку это, – Лиза повела плечами. – Эту стену не пробить.
– Рано опускаете руки, милочка! – Покровская погрозила пальцем. – Вы сказали, и вас услышали. Гораздо больше людей, чем вам кажется. Гораздо!
– Равноправки? – догадалась жена поэта.
– Нас называют и так, – Мария усмехнулась. – Всех, кто готов бороться. В первую очередь – с невежеством. Лишь знание – тот свет, способный рассеять вечную тьму этого страшного порока. И я говорю отнюдь не про точные науки и университетские дисциплины, хотя без этого тоже далеко не уедешь. Женщинам не хватает знания, что можно жить по-другому. Дышать свободно, распоряжаться своей судьбой. Вы спросите, кто же их даст, те знания? Ведь простой девушке, забитой тиранией, связанной по рукам и ногам устоями сильных мира сего, его взять попросту неоткуда.
– И кто же?
– Мы с вами, – с назиданием сказала Покровская. – Женщины из благородных домов, наделенные властью и уважением, осознавшие свою силу, лишь у нас есть ресурсы собрать всех вместе. И повести за собой.
– Я не совсем понимаю, что вы имеете ввиду.
– Возможно, вы не в курсе настроений женской части города и не представляете масштабов. Возможно, люди только и ждут, чтобы выйти на улицы. Возможно, их достаточно, чтобы дойти до дворца. Костры гнева уже горят, осталось подкинуть в них совсем немного, и забушует пожар! У вас не найдется, случаем, еще несколько дров?
Лиза вспомнила о сотнях писем. Почесала кожу на запястье, царапая в кровь.
– Вы говорите невероятные вещи.
– Елизавета Васильевна, вы читаете газеты? Суфражистки Англии не стесняются забастовок, не боятся смотреть в лицо патриархату.
Они дошли до конца улицы. Лиза подняла руку, показывая извозчику подать экипаж.
– Я борюсь не с законом, а ради его торжества, – сказала она. – Ваши методы мне чужды, как и всякое позерство. Прощайте.
…Но у самого дома ее ждала еще одна встреча. Лиза быстро признала курносую девчушку, которая медлила не так давно, прежде чем впустить ее в дом Барышевых.
– В глаза хотела ваши лживые взглянуть! – сходу набросилась прислуга. – Это ж какого надо быть низкого достоинства, чтобы человека так оклеветать? Из-за вашего яду честные люди страдают! Господин мне, между прочим, никакого плохого зла не сделал, пальцем не тронул, а вы! Вы! За что вы со мной так?
– Простите великодушно, я не понимаю. – Лиза, забывшись, полоснула ногтями расцарапанное запястье, зашипела от боли.
– Посмотрите на нее, она не понимает! А то, что из-за вас господин Барышев всю прислугу из дома погнал и мужчин замест нас нанял. Чтобы больше не трепались всякие, не чернили имя доброе. А нам-то теперь что?
– Я не знала… – запнулась Лиза, сконфузившись. – Прошу, пройдемте в дом, я дам вам денег на первое время.
– Да подавитесь вы, – бросила курносая. – Совсем с жиру беситесь, а оттого и выдумываете. Чтоб вам пусто было!
Лиза проводила прислугу немигающим взглядом и вернулась домой на ватных ногах. Мысли смешались, голова страшно болела. Хотелось пить, но звать Аксинью сил не осталось. Та не вышла встречать барыню, да и в последние дни старалась реже попадаться на глаза. Сделает работу тихонько и в каморку свою незаметно прошмыгнет, только бы не выдать себя лишним звуком.
Елизавета Васильевна подняла расписную подушку с дивана и крепко прижала к лицу. Почувствовала кожей, как все сильнее намокает ткань.
***
Лакей с посланием прибыл тем ранним утром, когда вся знать Петербурга только возвращается с балов, а прислуга, едва поднявшись, клюёт носом и бьет битки. Вот только семью Павла Андреевича теперь не звали на балы.